Афонский патерик Сентябрь
Афонский патерик
13 сентября Житие преподобного и богоносного отца нашего Иерофея 14 сентября Страдание святого преподобномученика Макария 16 сентября Память преподобного отца нашего Киприана, митрополита Киевского и всея России 20 сентября Страдание святого преподобномученика Илариона 22 сентября Житие преподобного и богоносного отца нашего Космы, отшельника Зографского Память двадцати шести святых преподобномучеников Зографских
13 СЕНТЯБРЯ Житие преподобного и богоносного отца нашего Иерофея[226] Преподобный и богоносный отец наш Иерофей родился в 1686 году в Морее, в деревне Каламата, от родителей благочестивых и богатых: Дима и Асимины. На 8-м году Иерофея отдали в училище, где он при своем природном даровании и прилежании оказывал быстрые успехи в преподаваемых науках; в свободное же от учения время он не увлекался обычными детскими играми и забавами, но, как бы совершенный муж, избегал всего этого и, подобно трудолюбивой пчеле, упражнялся в изучении латинского и греческого языков, притом с наслаждением читал Священное Писание, которое служило ему как бы пищею, а Господь Бог, видя его благонравие и прилежание, ниспослал ему премудрость, приседящую престолу Его, так что он впоследствии в совершенстве изучил философские науки, латинский и греческий языки. Когда Иерофей достиг совершенного возраста, тогда родители пожелали сочетать его законным браком, для чего приискана была достойная невеста, но у Иерофея не было намерения сочетаться браком, а напротив, душа его горела желанием посвятить себя иноческой жизни; высказать же родителям свое намерение он не решился потому, что не хотел оскорбить их своим отказом; его доброе и целомудренное сердце страдало; он видел, с какой заботливостью родители старались доставить ему земное счастье. Итак, не находя в своем горе никакого исхода, он с молитвою обратился к сердцеведцу Богу, прося Его отклонить намерение родителей сочетать его браком, вместо же оного удостоить его иноческой пустынной жизни. Небесный Творец услышал молитву и, по премудрому Своему Промыслу, устроил спасение его таким образом: в то время, когда уже все было готово к браку, до которого оставалось не более двух недель, родители Иерофея скончались мирной христианской кончиною и отошли на вечный покой. Похоронив родителей, Иерофей тайно оставил родину и поселился в Закинфе, где проживали некоторые из его родственников, которые посоветовали ему отправляться в Западную Европу для дальнейшего своего образования, но он пожелал сперва побывать на св. Афонской Горе, которая в то время славилась многими учеными мужами, а потом уже ехать и в Европу. И таким образом, простившись с родственниками, отправился на Святую Гору, где и поступил в ученики к одному отшельнику при келье св. Артемия. Здесь юный подвижник со всей пылкостью принялся за чтение душеполезных книг, особенно тех, в которых описывались подвиги и равноангельская жизнь пустынников, по сорок и по шестьдесят лет подвизавшихся в уединении и в совершенном удалении от сообщений человеческих, с другой стороны – несчастные последствия тех подвижников, которые, возмечтав о себе и свое исправление приписывая не благодати Божией, а самим себе, впадали в руки искусителя. Итак, рассматривая различные пути иноческого жития, он пожелал избрать более безопасный, т.е. средний, или царский, путь. Поэтому, оставив отшельническую жизнь, он поступил в братство Иверского монастыря, где вскоре был пострижен в иноческий образ. Здесь у него родилась мысль избрать мученический подвиг и этим путем получить мученический венец, но в то же время другая мысль отклоняла его намерение и приводила в робость. Как бы для осуществления его желания представился и случай, ибо вскоре после пострижения он по какому-то делу отправился с одним старцем из Иверской обители в Константинополь. Здесь его юное и неопытное сердце под влиянием одной лишь начитанности о том, как страдали св. Христовы мученики и какую они получили славу после страдальческой своей кончины, сильно возгоралось ревностью пострадать за Христа, почему он и начал ходить по многолюдным константинопольским улицам с целью, чтобы его турки схватили и потом замучили, о чем в тайне своего сердца просил Бога – сподобить его сей благодати. Но Промыслитель не внимал его детскому прошению, не сообразному Его святой воле, хранил его для пользы других, ибо, по премудрому строению судеб Божиих, ему назначен был другой путь. Из Константинополя Иерофей отправился в Валахию; здесь он продолжил прерванное свое образование у одного ученого мужа Марка-киприянина, который был наставником тамошнего училища. Проживая у своего наставника, он своей скромностью и добронравием обратил на себя внимание софийского митрополита Авксентия, который за его благочестие рукоположил его в диакона. По получении у Марка своего образования он из Валахии отправился в Венецию, а отсюда, по окончании последнего, как корабль, обремененный драгоценными сокровищами, возвратился обратно на Святую Гору с обширными философскими познаниями и в совершенном владении латинским и греческим языками. По прибытии на Афон он поселился близ Иверского монастыря в пустыне Хаги. Здесь он начал проводить жизнь самую суровую, изнуряя свое тело постом, бдением и молитвою. Добродетельная жизнь подвижника Христова привлекала к нему посетителей, которые с душевной пользою возвращались от него, будучи услаждены высоким даром его мудрой и назидательной беседы. А игумен Иверского монастыря с братией, желая поставить на вид скрывающийся под спудом светильник, представил его неокесарийскому митрополиту Иакову, жившему в Иверской обители на покое, и просил рукоположить Иерофея в сан иеромонаха, как достойного предстоять престолу Божию и совершать безкровную жертву. По принятии священства Иерофей усугубил и труды подвижнической жизни, притом наложил на себя усиленный пост, так что по три, а иногда и по четыре дня не вкушал пищи, а если и случалось когда-либо вкушать, то вместо хлеба ел чечевицу. Во св. же Четыредесятницу он вкушал пищу однажды в неделю, а иногда и через две. Между прочим, постящегося его, кроме его ученика, другой никто не видел, ибо он при своем посте строго соблюдал заповедь Спасителя, Который в священном Своем Евангелии сказал: Когда постишься помажь голову твою и умой лице твое; чтобы явиться постящимся не пред людьми, но пред Отцем твоим, который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно (Мф. 6, 17–18). Поэтому, когда случалось ему разделять трапезу с другими, то он вкушал все предлагаемые брашна, не подавая никакого вида выделиться чем-либо от прочих; в келье же строго хранил свой пост, имея в уме непрестанную Иисусову молитву. Строг был он и в отношении сна. Основываясь на словах великого Арсения, что «подвижнику довольно для сна в течение суток и одного часа», – старался следовать сему правилу. Вследствие этих великих подвигов тело его иссушилось и ослабло настолько, что он едва передвигал ногами и с большим трудом мог пройти несколько десятков саженей. Но зато, по слову апостола Павла: аще внешний человек тлеет, обаче внутренний обновляется по вся дни (2 Кор. 4, 16), дух его был бодр и простирался еще к большему подвигу, а Господь, видя труды Своего угодника, даровал ему высокую любовь к ближним и радостотворный плач. Любовь его к ближним была так велика, что он делился с нищими иногда даже тем, что самому было необходимо. Так, иногда случалось, что когда какой-нибудь нищий просил у него милостыни, а у старца не было ничего такого, что бы подать ему, тогда он снимал с себя рясу и отдавал ее нищему, сам же вместо рясы окутывал себя одеялом и таким образом оставался до тех пор, пока в Иверской обители, узнав о поступке блаженного, присылали ему другую рясу, которая при первом же случае переходила в руки нищим. Он по любви к ближним согласился по просьбе жителей острова Скопело оставить уединение и отправиться на их остров, где, по случаю великой смертности и неимению священнослужителей при тамошней церкви, отправлял восемь лет церковное богослужение, постоянно беседуя с народом разными духовными поучениями; притом с отеческой заботою занимался образованием тамошнего юношества. Эти великие труды разделяли с ним его ученики: иеромонах Мелетий и монахи Иоасаф и Симеон, которые вместе с ним прибыли сюда из Афона. Наконец всеблагий Бог, видя блаженного Иерофея уже преуспевшим во всех добродетелях, как зрелый пшеничный плод восхотел переселить его в небесную Свою житницу, почему и открыл ему скорую его кончину. Блаженный Иерофей после сего Божественного откровения ожидание смертного часа пожелал встретить в ничем невозмутимой тишине, а потому, взяв с собою вышепомянутых трех своих учеников, удалился с ними на необитаемый остров Юра, куда обыкновенно ссылались на вечное заточение преступники. Здесь блаженный вскоре заболел и тихо отошел ко Господу, 13 сентября 1745 года, на пятьдесят девятом году от рождения. Иеромонах Мелетий с другими учениками блаженного Иерофея, честно предав погребению тело его, возвратились на Святую Гору, а по прошествии трех лет, по восточному обычаю, Мелетий отправился опять на остров Юру за останками блаженного, из коих честную главу принес в Иверский монастырь, которая и поныне хранится и с любовью почитается в сей обители. Чрез несколько времени всесильный Бог восхотел прославить чудесами Своего угодника, который от юности своей служил Ему в преподобии и правде. Так, один инок Иверской обители, по имени Каллиник, в бытность свою в Константинополе имел с собою часть св. мощей преподобного Иерофея. В том доме, в котором остановился Каллиник, была больная женщина, которая вследствие сильного воспаления глаз лишилась совершенно зрения, между тем боль продолжалась, и несчастная женщина от сильной боли приходила в отчаяние, но лишь только она больными глазами припала к св. мощам, тотчас получила исцеление. А другая женщина одержима была расслаблением всего тела и три года лежала в постели, когда же поднесены были к ней св. мощи преподобного и она с верою их облобызала, немедленно получила совершенное здравие. На самой же Святой Горе многие, страдавшие различными болезнями, особенно зубной болью, и боримые плотской страстью, чрез прикосновение к св. мощам получали исцеление, славяще Отца и Сына и Святаго Духа, единого в Троице Бога, Ему же и от нас грешных буди честь, слава, поклонение и благодарение, ныне и присно, и во веки веков, аминь. 14 СЕНТЯБРЯ Страдание святого преподобномученика Макария[227] Откуда родом и от каких родителей происходил преподобный Макарий, история нам не передала. Известно только, что он был учеником святейшего патриарха Константинопольского Нифонта, в житии коего и упоминается, что он скончался мученически. Находясь при святом Нифонте, он был подражателем его подвигов и высокой ангельской жизни. Между тем, у него родилось пламенное желание окончить жизнь свою страдальчески за Господа. Будучи не в силах преодолеть тайных и постоянных к тому побуждений, он открылся во всем божественному Нифонту, безмолвствовавшему тогда в обители Ватопедской по вторичном удалении с престола константинопольского. Выслушав Макария и провидя духом действие в этом воли Божией, святой Нифонт кротко сказал: «С Богом, чадо, в путь святых страдальцев; желание твое Господь исполнит и, по Своей неизреченной милости, дарует тебе венец мученичества». Напутствовав его молитвою и осенив знамением честнаго креста, патриарх облобызал его и отпустил от себя с миром. Благословенный же Макарий, напутствованный молитвами святого Нифонта, удалился со Святой Горы в Солунь. Там улучил он время, когда мусульмане по своей привычке к праздности собрались во множестве, стал посреди них и торжественно начал исповедовать, что Христос есть Сын Божий, совершенный Бог и человек, ради спасения нашего сшедший с небес; потом начал объяснять им правоту веры христианской. Исступленные турки, видя такое дерзновение инока, бросились на него, били палками, пронзали кинжалами до того, что кровь потоками струилась из ран его, наконец ввергли его в темницу. Утром собрались они, привели мученика в судилище свое и начали ласкать его, стараясь обещаниями даров увлечь его от веры Христовой в исламизм. «О, если бы вы познали истину и правоту веры нашей христианской, крестились во имя Отца и Сына и Святого Духа, в Святую Троицу, и оставили свое заблуждение!» – воскликнул святой Макарий. Но едва это произнес он, как турки схватили его, начали бить, поражать кинжалами и наконец отсекли честную главу его. Таким образом преподобный предал Господу в муках дух свой. Между тем, святой Нифонт, уединяясь в Ватопеде, провидел Духом Святым мученическую кончину блаженного Макария и сказал другому ученику своему Иоасафу: «Знай, чадо, что собрат твой Макарий скончался сегодня мученически и возносится на небеса, торжествуя и радуясь о Господе». Его молитвами да удостоимся и мы небесного блаженства. Аминь. Преподобный Макарий пострадал в 1527 году, 14 сентября. 16 СЕНТЯБРЯ Память преподобного отца нашего Киприана, митрополита Киевского и всея России Святитель Божий Киприан, почивающий своими нетленными мощами под спудом в Успенском соборе в Москве, рукоположен был патриархом Константинопольским Филофеем в митрополита Киева и Литвы в январе 1376 года, и в следующем 1377 году в сане святителя прибыл в наше отечество. Иноческие же подвиги проходил он на святой Афонской Горе. Предлагаем здесь несколько сведений о пребывании его на Афоне. Преподобный отец наш Киприан родился около 1330 года в Болгарии, в г. Тырнове, который в то время был столицей болгарского царства. По окончании своего школьного воспитания в родном городе Киприан, чувствуя влечение к иноческой жизни, направился, по совету своего духовного наставника и родственника[228] блаженного Евфимия (впоследствии патриарха болгарского), на святую Гору Афонскую, как в высшую школу духовного подвижничества. Он прибыл на Афонскую Гору в то именно время, когда она обратила на себя внимание всего православного иночества после выдержанной с успехом борьбы с Варлаамом и Акиндином и их последователями за дело высшей важности для жизни иночества. Спор, как известно, был о плодах умного делания, которое было постоянным упражнением безмолвствующих иноков на Афоне. Многие из них по сему поводу раскрыли свои опыты в духовной жизни писаниями[229]. Общее уважение православной церкви к подвижникам Афона свидетельствовалось ясно тем, что многие из его иноков были возведены на престолы святительские; оттуда свет их разливался еще обильнее[230]. О житии своем на Святой Горе говорит сам Киприан в своем послании к игумену Афанасию[231]. Но в каком именно из святогорских монастырей подвизался блаженный Киприан, положительных указаний на это нет; очень вероятно, что в одном из славянских монастырей, ибо со времени посещения Афона сербским царем Стефаном Душаном (в 1347–48 гг.)[232] некоторые из афонских обителей его царственной щедростью были усвоены славянскому иночеству[233]. Впрочем, судя по характеру послания к преподобному Киприану Евфимия, патриарха Болгарского, можно предполагать, что он подвизался вне монастыря в пустыне[234]. Преподобный Киприан, приняв на Святой Горе иноческое пострижение, не прерывал своих сношений с отечеством; он вел переписку со своим духовным наставником и воспитателем, блаженным Евфимием, который в то время (после 1360 г.) уже занимал патриарший престол в родном им обоим городе Тырнове. Переписка эта ясно свидетельствует о близком их родстве не только по духу, но, вероятно, и по плоти. Дошедшее до нас послание носит такое заглавие: «Евфимия патриарха Терновского послание к Киприану монаху, живущему на святой Горе Афонстей и просившу написатисе ему о некиих церковных винах нужных и послатисе ему тамо»[235]. Вопросы «о церковных винах» заключались в следующем: 1) о поклонах в дни Пятидесятницы и в двенадцать дней между Рождеством Христовым и Богоявлением. 2) О причащении Св. Таин в отсутствие священника в пустынях. Во время пребывания на Афонской Горе занятия преподобного Киприана были посвящены преимущественно переписыванию и переводу книг, к чему он был достаточно приготовлен своим воспитанием в Тырнове, под руководством блаженного Евфимия, известного своим классическим образованием и трудолюбием. Изучая прилежно произведения церковнославянской письменности, состоявшие из переводов святоотеческих писаний, преподобный Киприан обогатил свой ум и сердце теми сведениями, которые доставили ему впоследствии возможность сделаться «восстановителем упавшего в России (в монгольский период) духовного просвещения»[236]. Он перенес в отечество наше с Афонской Горы плоды современной ему славяно-сербской письменности, широко и правильно развившейся на Афоне в кругу славяно-сербских обителей, благодаря щедрому и могущественному покровительству им Стефана Душана. Под сенью этих обителей укрылось сербское просвещение от военных бурь, колебавших сербское царство по смерти царя Стефана (1356 г.). Киприан, прибыв на Афон в самое цветущее время развития на Святой Горе славяно-сербской письменности[237], ознакомился со всеми произведениями ее, снял верные списки с переводов, сделанных другими, трудился над этим делом и сам; когда же впоследствии был посвящен в митрополиты соплеменного ему народа русского, усвоил ему плоды своих знаний и трудов. Большая часть привезенных им и выписанных впоследствии со Святой Горы и из Константинополя славянских рукописей принадлежат к трудам сербских иноков XIV столетия, были извода сербского, а потому естественно было позднейшим писателям, оценивавшим заслуги митрополита Киприана для просвещения и письменности нашего отечества, усвоить ему сербское происхождение. Замечательно, что славянскими переводами на Святой Горе занимались не только иноки славянских обителей ее: Русика, Хиландаря, Св. Павла, Филофея и Ксенофа, но что некоторые собственно для этого поселялись и в знатных греческих монастырях. Подобно тому как в Царьграде привлекал трудолюбцев своим удобством к переписыванию и преложению книг монастырь Студийский (Св. Иоанна Предтечи), так и на Афоне древнейшая из святогорских обителей Лавра св. Афанасия. Из сохранившихся до нашего времени славянских рукописей той эпохи видно, что многие славянские книги были переведены с греческого и написаны в Лавре св. Афанасия[238]. Лаврой в то время управлял игумен Филофей, муж просвещенный, известный как разносторонний духовный писатель, возведенный в 1354 г. на патриарший престол Константинопольской церкви. И опять Филофей временно пребывал на Афоне, по оставлении патриаршего престола в первый раз (с 1355 по 1364 год). Ученый инок Киприан, занимавшийся переводами с греческого, сделался известным благочестивому Филофею; отсюда идет их духовная связь, обратившаяся в сыновнюю любовь и преданность со стороны первого и отеческое расположение и покровительство со стороны второго. И таким образом, в 1364 г., со вторичным восшествием Филофея на патриарший престол по смерти Каллиста († 1363 г.), Киприан уже состоял при особе патриарха «ближним его монахом». Очевидно, что он прибыл вместе с ним с Афона. При вторичном вступлении на патриарший престол Филофей застал дела церковные в весьма расстроенном виде. Нарушен был и союз любви и мира с соседними славянскими самостоятельными церквами. В 1350 г. патриарх Каллист наложил на Сербию, ее царей, духовенство и народ церковное отлучение за то, что в 1346 году Стефан Душан на соборе в Скопле, под председательством Охридского патриарха и при участии патриарха Тырновского, провозгласил сербского архиепископа Иоанникия II-го (бывшего своего логофета) патриархом, а сам венчался от него царским венцом без соизволения византийского императора и патриарха[239]. Не более мирны были отношения вселенской патриархии и с болгарскими патриархиями Охридской и Тырновской. Одна только Русская церковь продолжала еще строго хранить свое подчиненное отношение к Константинопольской церкви, хотя и там уже давно начали тяготиться присылкой к ней митрополитов, не знакомых ни с обычаями страны, ни с языком ее народа. Желание иметь посредника в примирении с соседними славянскими самостоятельными Церквами и пособника в продлении своего влияния на зависимую, но отдаленную митрополию русскую, достаточно объясняет нам причину, по которой просвещенный и дальновидный Филофей приблизил к себе ученого инока, которого узнал и оценил еще на Афоне. Выбор Филофея удался вполне: в свое вторичное управление Константинопольской церковью (1364–1378) он примирился с Церквами сербской и болгарской и укрепил свое влияние на Церковь русскую, и достиг всего этого при содействии Киприана. Примирение с болгарской Тырновской Церковью, во главе которой стоял, до самого падения Тырнова (1389 г.), блаженный Евфимий, учитель и наставник Киприана, не могло представлять особенных затруднений. Труднее было уладить примирение с Церковью сербской, с которой было прервано всякое общение. Но и здесь дело устроилось, без всякого сомнения, старанием того же инока Киприана, через посредство афонцев. Маститый афонский инок Исаия (которого в 1348 году Стефан Душан едва умолил принять на себя настоятельство в обновленной им русской афонской обители, запустевшей было по причине «крайнего от Руси оставления»)[240], давно уже скорбя о печальном разрыве мира и любви между Церквами греческой и сербской, по причинам не столько духовным, сколько политическим, с любовью принял на себя ходатайство по делу примирения. Для этого он отправился сначала в Сербию, где склонил к миру благочестивого князя Лазаря и патриарха Савву IV-го, и затем, как уже поверенный от лица всего освященного Сербского собора, отправился послом в Константинополь; на пути туда он заехал на Святую Гору, взял в помощь себе пречестного мужа, бывшего прота Святой Горы, кир-Феофана, двух своих учеников, Сильвестра и Нифонта, и с ними переводчика Никодима. Старания старца Исаии увенчались полным успехом, в чем принимал искреннее участие боголюбивый Киприан, как человек близкий равно к патриарху и к старцу, притом же и сам патриарх Филофей, зная Исаию по Афону, весьма уважал его [241] . Событие это произошло в начале 1375 года. Особенно широкое участие принимал Киприан, по воле патриарха Филофея, в делах русской Церкви, на митрополию которой, как оказалось впоследствии, подготовлял его покровитель, испытывая сначала верность и способность его разнообразными поручениями. Когда князья западной России (Литвы), русского великого княжества, обратились к патриарху с изветом на митрополита Алексия, «патриарх послал, – говорит Собор, – Киприана, собственного монаха, человека миролюбивого и богобоязненного, умеющего благоразумно пользоваться обстоятельствами и управлять делами (замечательны эти похвалы Собора, заслуженные Киприаном предшествующей деятельностью), послал его, чтобы примирить князей друг с другом и с митрополитом». Киприан успел на время успокоить волнение, но потом «недовольные князья послали большое посольство с грамотой к патриарху, умоляя дать им» особого митрополита (для западной России), говоря, что иначе они «готовы будут приступить к другой Церкви». После соборного рассуждения о сем патриарх Филофей, руководствуясь желанием сохранить мир, решился сделать уступку их просьбе и в 1376 году рукоположил «кир-Киприана в митрополиты Киева и Литвы». А чтобы сохранился древний порядок и чтобы Россия впредь была под одним митрополитом, «тогда же положено на Соборе, по смерти св. Алексия, быть Киприану митрополитом всея России»[242]. Но неблагоприятно был встречен Киприан в России. Здесь для него начался тот крестный путь скорбей, которым Небесный Архипастырь возводит к Себе Своих избранников. Только чрез несколько лет митрополит Киприан (пребывавший в Киеве) получил приглашение Великого князя прибыть в Москву, куда святитель и прибыл 23 мая 1381 года[243]. С этого события начинается второй, не менее многоплодный, но и не менее обильный скорбями период жизни и деятельности митрополита Киприана, который в России вполне известен и подробно описан многими. Блаженному Киприану с первых дней святительства и почти до гроба пришлось терпеть скорби поразительные. Почти тридцать лет он носил на себе бремя управления Церковью русской, но из них не более восемнадцати лет был действительно митрополитом всея Руси: около полутора лет при великом князе Димитрии Иоанновиче и шестнадцать с половиной при сыне его Василии Дмитриевиче. Св. Киприан преставился 16 сентября 1406 г. Св. мощи его обретены при разобрании Успенского собора, в 1472 году, 27 мая. 20 СЕНТЯБРЯ Страдание святого преподобномученика Илариона[244] Родина святого преподобномученика Илариона был остров Крит. Он происходил от христианских родителей – отца, по имени Франческо, и матери – Екатерины, а сам во святом крещении назывался Иоанном. Отец Иоанна имел еще двух сыновей и двух дочерей. Воспитанный родителями своими в благочестии и обучении грамоте, Иоанн с юности сохранил доброе устроение души. В одно время дядя Иоанна, который в Крите занимался врачевством, для более обширных занятий отправился в Константинополь, куда взял с собою и Иоанна. Прожив у дяди более десяти лет и будучи ничему не обученным, Иоанн горько раскаивался в том, что безполезно прожил у него столько времени, а потому оставил дядю и поступил в услужение к одному хиосскому купцу Франческо. Однажды Франческо, по коммерческим делам отправляясь на остров Хиос, поручил торговлю в своей лавке Иоанну и еще другому его товарищу, который тоже находился в услужении у того же купца. Возвратившись с острова, Франческо при поверке вырученных за товар денег не досчитался трехсот пиастров, в похищении которых заподозрил Иоанна. Требуя от Иоанна триста пиастров, купец грозил, что подвергнет его суду, если он не выплатит означенной суммы. Иоанн, видя стесненное свое положение, обратился к своему дяде, но дядя настолько был немилостив, что наотрез отказал ему в помощи. Не находя своему горю никакого исхода и притом будучи не в состоянии переносить клевету, Иоанн впал в отчаяние. Во время такого мрачного состояния его души злокозненный враг-диавол внушил ему обратиться за помощью к матери султана. Послушавшись внушения диавола, Иоанн отправился во дворец, в котором жила мать султана. Там его представили к Баш-аге[245], которому Иоанн объявил свое горе, прося у него помощи. Баш-ага обласкал Иоанна и, между прочим, сказал: – Великое я доставлю тебе счастье и на будущее время во всем буду помогать тебе, если ты уверуешь в Магомета. Несчастный юноша без всякого рассуждения, увлекаемый обещаниями аги и мыслью, что наконец он расплатится с хозяином, под действием диавольского внушения изъявил согласие принять магометанскую веру. Услыша согласие, Баш-ага тотчас доложил султанше, а та в свою очередь известила царя и несчастного отверженца немедленно приобщила к мусульманской вере, совершив над ним гнусное обрезание; потом, одев в придворное платье, приставила к нему учителя для обучения турецкой грамоте. По случаю этого события во дворце в этот день было великое торжество, а Баш-ага в довершение общей радости усыновил его и поместил в число придворных служителей. Но, однако, это веселье недолго продолжалось: злобный и дерзкий похититель недолго держал в когтях словесную овцу Христову, которую обольстительным образом исторг из стада. Человеколюбец Бог, близкий всем ищущим и обращающимся к Нему и всегда готовый подать руку помощи Его призывающим, и сему отверженнику явил Свою милость. Чрез три дня, когда он пришел в себя, тьма и обаяние начали исчезать от воссиявшего в его сердце луча благодати Божией, и он, познав свое заблуждение, стал раскаиваться и положил твердое намерение бежать из дворца, который отселе стал его тюрьмою. Чрез двенадцать дней Иоанн навсегда оставил дворец и, придя к прежнему своему духовнику, иеромонаху Симеону, жившему в Бебеки (местность в Константинополе), вошел в его комнату и радостно его приветствовал. Но духовник, не узнавая его, спросил, кто он и что ему надобно. – Я твой духовный сын, – отвечал Иоанн. – Почему же на тебе турецкая, а не христианская одежда? – О отче! За этим-то я и пришел к тебе, чтобы очистить себя от этой скверной одежды. – Потом начал рассказывать ему все с ним случившееся, прося его мудрого совета и помощи, для спасения себя от могущих быть за ним поисков. Слыша искреннее раскаяние Иоанна, духовник поскорбел вместе с ним о его падении, потом оставил его в своем доме, а сам пошел к соседу – русскому купцу, духовному своему сыну, посоветоваться с ним о дальнейшей участи Иоанна. Купец, как истинный христианин, порадовался обращению отверженника и сказал духовнику, чтобы он привел его к нему, так как он намерен отправить Иоанна в Россию. И действительно, чрез два дня Иоанна переодели в русское платье и отправили в Крым. Пробыв в Крыму 10 месяцев, Иоанн во все это время не обрел душевного покоя, его сердце тосковало и приходило в трепет при мысли об отречении от Христа, а потому для примирения со своей совестью и Богом он решился возвратиться в Константинополь и там вступить в мученический подвиг. Прибыв в Константинополь, Иоанн пришел к духовнику, иеромонаху Симеону, рассказал ему, что во все время пребывания в Крыму он не мог примирить себя с Богом и что тайная мысль подсказывает и преследует его исповедать пред турками христианскую веру и очистить свое падение своей кровью, приняв мученическую кончину. Но благорассудительный духовник посоветовал ему не вдруг вступать в такой страшный подвиг, а сперва отправиться на святую Афонскую Гору и там среди великих старцев приготовить себя к страданию за Христа. Иоанн послушался доброго совета и вскоре отправился на Святую Гору, и поселился в Иверском монастыре, где открыл иверским старцам как о себе, так и о своем падении. Старцы, с соболезнованием выслушав Иоанна, посоветовали ему поступить в Предтеченский скит под руководство духовника, Сергия, но Сергий не принял его к себе, а послал в скит Святой Анны к иеромонаху Виссариону, который, год тому назад, сопутствовал в Митилин на подвиг мучения преподобномученику Луке. Придя в скит Святой Анны, Иоанн сперва обратился к духовнику Мефодию, рассказав которому все с ним случившееся несчастье, просил его походатайствовать, чтобы иеромонах Виссарион принял его в число своей братии. Виссарион, быть может желая испытать Иоанна, с благим ли намерением он желает поступить к нему в ученики, сначала отказал ему, так что и просьбы духовника Мефодия не подействовали на старца. Иоанн же, во все это время стоя пред ним как осужденный, горькие проливал слезы, которые наконец смягчили Виссариона, и он согласился принять его к себе, но только с тем, чтоб об этом никто не знал из посторонних. Принявши под свое руководство Иоанна, Виссарион повел его к подвижничеству трудными и скорбными путями, а чрез несколько времени для большего безмолвия заключил его на сорок дней в одной келье запустелого скита святого Василия Великого, назначив ему правило для псалмопения и молитвы. Но ненавистник добра диавол, желая воспрепятствовать начатой добродетельной жизни подвижника Христова, начал наводить на него страхования, особенно ночью; мечтания вражеские увеличились настолько, что Иоанн не в состоянии был более переносить их и на двенадцатый день ночью бежал из своего затвора, и возвратился к старцу, смиренно прося у него прощения за неисполнении его воли, и умолял, чтобы Виссарион дал ему келью подле себя, на что старец согласился. Поместив его в келье близ себя, он назначил ему продолжать то же самое правило, которое он проходил в келье скита Василия Великого, а в пищу употреблять хлеб и воду. Спустя несколько времени Иоанн стал просить Виссариона постричь его в ангельский образ, на что старец согласился и постриг его в монашество с именем Илариона. По принятии иноческого образа Иларион усугубил и подвиги, ревнуя во всем подвижникам Христовым, прежде до него бывшим, и приходил от силы в силу, укрепляя свою душу постом, бдением и молитвой. Однажды, читая новый мартиролог, Иларион сильно воспламенился духом и у него родилось непреодолимое желание пострадать за Христа, на что и просил он благословения у Виссариона. Но старец возбранил ему, а советовал хорошенько испытать себя, сказав, что, быть может, родившееся у него желание произошло по внушению диавола, желающего смутить его душу и, отторгнув от руководства духовного отца, ввергнуть в своеволие. Но Иларион еще убедительнее стал просить и умолять старца благословить его на мученический подвиг и оставался в своем намерении и решимости непоколебимым. Старец хотя и видел, что это желание произошло у него от благодати Божией, но, не доверяя себе, посоветовался с духовником Мефодием и со своим старцем Иоасафом, которые единогласно начали убеждать Илариона оставить свое намерение и в безмолвии устраивать свое спасение, но Иларион со слезами начал их просить отпустить его на страдальческий подвиг. Видя твердость мысли, старцы решились преподать Илариону благословение на великий и страшный подвиг пострадать за исповедание имени Иисуса Христа. Слыша соизволение опытных мужей, Иларион обрадовался и, упав к ногам Виссариона, стал просить его, чтобы он сопутствовал ему на мучение, подобно тому, как он сопутствовал преподобномученику Луке. Но Виссарион начал отклонять от себя его просьбу, ссылаясь на то, что Лука был настолько юн – всего лишь шестнадцати лет – что имел нужду в сопутствии и подкреплении. «А тебе, – говорил он, – двадцать шесть лет и ты в совершенном возрасте, а потому мое сопутствие будет излишнее, дух же мой и моя грешная о тебе молитва неразлучны будут с тобой». Иларион, слыша отказ старца быть ему спутником и утешителем на пути мученичества, горько залился слезами, которые привели всех в умиление, так что старцы, Мефодий и Иоасаф, стали просить Виссариона исполнить желание Иоанна. Тронутый просьбою старцев, Виссарион согласился и вскоре стал приготовляться в путь. В это время на Афоне был бывший вселенский патриарх Григорий, которому Виссарион объявил тайно о своем деле. Святитель порадовался его доброму произволению, вознес о мученике святительскую молитву и, снабдив Виссариона рекомендательными письмами к одному своему другу, преподал ему благословение в путь. 10 сентября Виссарион с Иларионом оставили Святую Гору и, будучи управляемы рукою Вседержителя, 16 дня того же месяца, в пятницу, прибыли благополучно в Константинополь. На другой день старец приобщил Илариона запасными святыми Христовыми Таинами, которые взял с собою и хранил при себе в дароносице. Ночь с субботы на воскресенье провели они в бдении и молитве. В ночь сию совершаемо было бдение за старца Виссариона и за святого мученика и в скиту св. Анны, так как Иларион, отправляясь в Константинополь, просил, чтобы в следующее воскресенье совершили о них бдение, а потом во всю седмицу каждодневно отправлялось бы в храме Божием молебствие, дабы Господь помог благополучно подвигом добрым подвизаться, веру соблюсти и течение совершить с благим концом. Для укрепления мученика Господь открыл ему во сне все то, что с ним должно случиться. Поутру Иларион рассказал старцу о сне и указал место, где ему отсекут голову, потом предсказал, что тело его из-под власти турок христиане выкупят и что старец сам своими руками погребет его, – все это действительно и исполнилось, как увидим о сем ниже. В воскресенье старец еще раз приобщил Илариона святых Таин, потом одел его в турецкую одежду и проводил до дворца, в котором Иларион ранее отвергся Христа. Придя во дворец, мученик явился к Баш-аге и, показывая вид как будто бы он обрадовался, видя усыновившего его отца, поцеловал его руку. Баш-ага, увидев Илариона, начал расспрашивать, где он столько времени пропадал (шестнадцать месяцев) и почему он теперь не в придворной одежде, в которой был до этого. – Я ездил в Россию, – отвечал мученик, – а так как на путевые расходы не хватило у меня денег, то я оную продал и купил себе попроще. – Потом вдруг переменил разговор и тихим голосом начал говорить аге: «Не скрою от тебя, господин мой, зачем я пришел сюда, дело вот в чем: сделавшись турком, я только и наслаждался покоем три дня, но после этого, когда обман обнаружился предо мною во всей своей наготе и я пришел в сознание, то сильно начал раскаиваться в моем заблуждении, а чрез двенадцать дней убежал из этого дворца и уехал на корабле в Россию. Много пролил я слез, много тосковала моя душа, не находя мира и той святости, которые были прежде, а так как я убедился, что ваша вера есть не что иное, как прелесть и обман, а христианская – истинная и спасительная, поэтому, оставив заблуждение и опять сделавшись христианином, я проклинаю вашу веру со всею вашей мнимой святыней и обрядами. Слыша столь оскорбительные слова, ага хотел остановить мученика от дальнейшего разговора, но Иларион просил его благодушно выслушать до конца и, между прочим, продолжал: «Много получил я от тебя благодеяний, не исключая и того, что ты сделал меня своим сыном и приблизил к царю. Не желая остаться неблагодарным за твои милости и внимание, умоляю тебя, послушай моего совета: пойдем в Россию, где ты примешь христианскую веру и спасешь свою душу для жизни вечной, а я неотлучно буду пребывать с тобою и служить тебе, как отцу, до самой моей смерти. Лучше этой благодарности я не нахожу другой, которая бы ее превосходила». Выслушав Илариона, Баш-ага пришел в ярость и начал бить его чубуком до тех пор, пока оный не изломался в куски; при этой тревоге на шум собрались многие из придворных служителей. Но мученик, благодушно вытерпев побои, с кротостью отвечал своему мучителю: – Такую ли ты воздаешь мне благодарность за то, что я тебе посоветовал оставить тьму и прийти к истинному свету? Вместо того, чтобы воздать мне справедливую благодарность, ты немилостиво начал бить меня! Баш-ага, от ярости и почти не веря своим глазам, что на самом деле все это происходит в действительности, спросил мученика: – Что это, несчастный, сделалось с тобой? – Да, действительно, со мною сделалось чудо, что Тот, Которого я пред тобою отвергся, по человеколюбию Своему опять принял меня в Свое наследие. Божественная Его благодать коснулась моего сердца, и я теперь проклинаю вашу веру со всеми вашими обрядами; говоря это, он сбросил с головы повязку, начал попирать ее ногами, а на голову надел иноческую скуфью, которую прятал за пазухой. Видя все это, ага кипел яростью; при этом желая во что бы то ни стало уговорить мученика отвергнуться Христа, начал его ласкать, уговаривать и обещал исходатайствовать великие почести, но страдалец остался непоколебим на все лестные его обещания. Не получив от мученика согласия и видя его непреклонным на все обещания, ага отослал его к адъютанту султанши, пред которым святой мученик не только не отвергся Христа, но еще стал уговаривать и его принять христианскую веру. После этого отослали мученика к Бостанжи-паше, начальнику дворцовой стражи, который начал склонять страстотерпца Христова к отречению от христианской веры сперва ласками и разными обещаниями, но видя во всем себя побежденным, приказал его мучить. Мучение состояло в растяжении суставов и ломании членов, но мученик, имея в своих страшных муках Помощника, укрепляющего его, Христа, мужественно и терпеливо переносил все эти страдания. После этого тяжкого мучения отправили его к Капти-паше, который страдальца Христова подверг три раза наказанию, так называемой фаланге [246], а после оного, забив ноги в колоды, бросил в мрачную темницу. Находясь в темнице, Христов мученик сподобился причаститься святых Таин, которые были переданы наблюдавшим за ним старцем чрез одного благочестивого христианина. На третий день, во вторник, когда в Порте был государственный совет, тогда в оный представили и мученика, как подсудимого, требующего строгого наказания. Как только святой мученик вошел в присутствие, то не выжидая, пока его спросят, обратился к судьям и сказал: – Прошу, господа судьи, выслушать меня: всего только третий день, как я приехал в Константинополь, чтобы достойным образом отблагодарить своего благодетеля, Баш-агу, за его обо мне покровительство, и предложил ему вместе со мною ехать в Россию, чтобы там он принял христианскую веру, но он оказался настолько неблагодарным, что за все это не только сам избил меня, но даже выдал меня немилосердным мучителям, от которых я принял столько мучений. – Кто ты? – спросил его председатель. – Христианин, – отвечал мученик. – Читай салавати (т.е. исповедание веры мусульманской), – грозно заметили ему другие. – Да будет проклята ваша мусульманская вера, – громко и безбоязненно сказал святой Иларион, – делайте со мною что хотите, – режьте, строгайте мое тело, но ничто не может меня отвратить от любви и веры в Господа моего Иисуса Христа. – Несчастный! Давно ли ты сам добровольно исповедовал нашу веру; тебя никто к оной не принуждал; ты сам добровольно принял ее, а теперь отрекаешься. – Да, действительно, я это сделал, но сделал по своему неразумию, по стесненным обстоятельствам; главный же виновник всему тому злу – диавол, который обольстил меня чрез своих служителей, но когда я увидел и познал истину и свое заблуждение, оставил тьму и пришел к свету. А потому советую и вам оставить ваше заблуждение и ложного пророка Магомета, уверовать в Искупителя нашего Иисуса Христа и наследовать Царство Небесное и жизнь вечную. Судьи, видя непоколебимость мученика, осудили отсечь ему голову, что в тот же день был и исполнено. Когда привели святого мученика на место казни, на то самое, о котором предсказал он своему старцу, страдалец Христов преклонил колена и простер шею к усечению. Тяжелый меч палача опустился, и мученическая глава отделилась от тела, изъязвленного тяжкими побоями, а святые уста шевелились, читая символ православной веры – так, как было ему заповедано иеромонахом Виссарионом, чтобы он в то самое время, когда преклонит под меч голову, читал исповедание веры. Таким образом совершилась мученическая кончина святого Илариона, 20 сентября 1804 года, во вторник в 6?м часу пополудни, а святая его душа ныне радуется в лике пострадавших за исповедание имени Иисуса Христа. Как только обезглавлен был преподобномученик Иларион, тотчас дано было известие одним христианином Николаем, тщательно наблюдавшим за ходом всего дела, иеромонаху Виссариону, который немедленно и с великой радостью пошел на место казни видеть мощи святого мученика, ученика своего. Отсюда он отправился в патриархию и обратился к протосинкелу Иоанникию с просьбою, чтобы он своим убедительным словом подвигнул христиан выкупить у турецкой стражи святые мощи мученика, так как уже носились слухи, что турки по истечении узаконенного срока (трех дней) решили мощи мученика сжечь или бросить в море. Протосинкел, выслушав старца, прославил Бога, укрепившего святого страстотерпца, охотно согласился исполнить его желание и немедленно известил о сем некоторых благоговейных христиан, которые и выкупили святое тело из рук алчной стражи. Получив многострадальное тело преподобномученика Илариона, старец Виссарион честно и с псалмопением совершил погребение оного на острове Проти, в церкви Преображения Господня, подле мученика Димитрия Хиосского, который назад тому три года пострадал за имя Христово. Исподнее же платье и часть волос с головы преподобномученика Илариона благочестивые христиане разделили между собою в освящение. Но судьбам Божиим благоугодно было тотчас же прославить мощи мученика чудесами, так как Господь говорит в Священном Писании: прославляющии Мя прославлю (1 Цар. 2, 30); посему и Своего угодника начал прославлять чудесами. Так, все три дня, в которые тело мученика оставалось на поверхности земли непогребенным, не только не потерпело оно разрушения от действия воздуха, но оставалось невредимо, бело и не издавало запаха тления. Один христианин, прибывший по усердию из Константинополя на о. Проти на погребение тела мученика Христова, издавна страдал хронической болезнью, но, движимый чувством благоговения и усердия к святому – хотя и с большим трудом – пришел поклониться угоднику Божию, за что и не остался без награждения, ибо как только облобызал святые мощи, тотчас сделался здоровым, как будто бы никогда и не был больным. Один благочестивый константинопольский христианин, Константин, питая глубокое уважение к старцу Виссариону, попросил его к себе в дом для благословения его семейства. Старец исполнил просьбу, пришел в его дом и, когда подошла под благословение младшая его дочь Александра, восьми лет, имевшая в себе сокровенного беса, Виссарион поднял руку для благословения. В этот момент бес сотряс несчастную, бросил оземь, потом изо рта начала точиться пена, и она сделалась как мертвая. Жалкое было зрелище! Юное существо, лишь только еще вступило в жизнь, уже было похищено душегубцем, который основал в ней себе жилище. Подошедши к несчастной, Виссарион перекрестил больную одеждой с власами святого мученика Илариона и вместе с тем сказал: «Святой Иларионе, помози мне в час сей!» – И еще старец не успел кончить изображения на ней крестного знамения, девица изблевала часть крови и восстала с земли совершенно здоровою. Отец, видя дочь свою здоровой, прославил святого мученика и с тех пор ежегодно праздновал с верою и благоговением память преподобномученика Илариона. Вскоре после этого чуда иеромонах Виссарион отправился на Святую Гору, куда при помощи Божией чрез два дня прибыл благополучно. По прошествии более года Господь Бог, прославляемый чрез святых Своих, благоволил еще совершить чудо чрез святого Илариона. Так, у помянутого Константина был друг, у которого заболело дитя; болезнь приняла быстрое течение, так что врачи приговорили его к смерти, не находя никаких вещественных средств к уврачеванию лютой болезни. Узнал об этом Константин и, взяв хранимые у него частицы крови и волос преподобномученика Илариона, пришел в дом своего друга, возложил на дитя эту святыню, и умирающее дитя тотчас зашевелилось, обнаруживая этим признаки жизни, а вскоре совершенно выздоровело. Молитвами и предстательством святого преподобномученика Илариона да сподобимся и мы получить Царство Небесное от Христа и Бога, Которому подобает честь и слава, всегда, ныне и присно, и во веки веков. Аминь. 22 СЕНТЯБРЯ Житие преподобного и богоносного отца нашего Космы, отшельника Зографского[247] Преподобный Косма был болгарин, благородного происхождения, и родился по извещению свыше. По достижении совершенных лет возраста, когда, при благочестивом воспитании, он хорошо изучил греческий и болгарский языки, родители хотели женить его, но Косма, в пламенном желании иноческого образа, тайно удалился от них на святую Афонскую Гору. Чтоб в самоотвержении положить благочестивому юноше преграду и уничтожить прекрасные его намерения, диавол мечтательно представил ему обширный пролив, отделявший со всех сторон Святую Гору от материка, в то время, как святой Косма уже достиг афонской границы. Не понимая, каким образом иноки могут иметь сообщение с миром в отношении жизненных припасов и как от одного берега переплывают на другой без необходимой для того ладьи или судна общественного, святой Косма, без пособий со стороны человеческой для достижения Святой Горы, обратился к Богу и начал молиться так: – Господи Иисусе Христе! Ради Всенепорочной Твоей Матери открой мне путь, по которому желающие пустынной жизни на Святой Горе приходят к ней. Едва только он таким образом помолился, мечтание демонское тотчас исчезло и вместо моря открылся ему сухой путь. Святой Косма, узнав, что испытал козни сатанинские, – благодарил Бога и Пречистую Его Матерь. После сего он весело ступил на Святую Гору и безпрепятственно прибыл в Зографскую обитель. Здесь, тронутый приветливостью иночествующей братии и строгостью их жизни, он решился остаться и был принят с любовью. С тех пор протекло довольно времени; послушный во всем Косма ревностно проходил возлагаемые на него обязанности, и наконец, удостоенный ангельского образа, был определен в число экклесиархов. Первые лета афонской его жизни замечательные тем, что Божия Матерь благоволила видимо открыть ему Свою заботливость о Святой Горе. Это было на праздник Благовещения, который совершается в Ватопеде. В числе прочей зографской братии на празднике был и Косма и видел в церкви жену царственной красоты и величия, которая сама распоряжалась всем – и в церкви за службою, и в трапезе. Видя жену среди множества иноков и замечая притом, что все находилось в самовластном ее распоряжении, юный пришлец крайне огорчился. В смущении возвратился он к старцу своему, в Зограф, и на вопрос, отчего он так грустен, рассказал ему свое видение в Ватопеде. «Какого вида эта жена? Какое одеяние на ней? – спросил старец; и когда Косма описал незнакомку, то со вздохом заметил, – и ты не узнал, что за Жена являлась тебе в обители, которая посвящена Божественной Марии? Ты видел Царицу нашей Горы и всея твари!» Услышав это, Косма благодарил Небесную Владычицу, удостоившую его такового Своего явления. После того, по прошествии некоторого времени, он рукоположен был в диакона, а потом удостоен и пресвитерства, что было для него новым побуждением к большим подвигам и к безусловному исполнению священного своего долга и прочих послушаний монастырских. Как-то раз, оставшись один в церкви, святой Косма молитвенно обратился к святой иконе Пресвятой Богородицы и возопил: – Пресвятая Богородице! Помолись к Твоему Сыну и Богу, да наставит меня на путь спасения! Едва произнес он это, как услышал голос Богоматери: – Сыне и Боже Мой! Научи раба Твоего, как спастись ему. И был на это ответ: – Пускай удалится из монастыря на безмолвие. Вследствие такой воли Божией, по благословению настоятеля, святой Косма удалился в одну из соседственных пустынь и иссек себе пещеру в скале, которая видна из окон монастыря на запад. Как там подвизался святой Косма, видел только Бог, – однако могли заключать отчасти и люди, потому что дивный отшельник, конечно за чистоту жизни и строгие подвиги, наконец получил дар предведения и прозорливости. Раз к святому Косме пришли два священника Хиландарского монастыря, из любопытства – взглянуть и на него самого, и на самый образ его жизни. Между тем, на пути скрыли они в лесу тыквицу с лозным вином, в намерении взять ее на обратном пути своем к дому, но это не утаилось от отшельника. При расставании с гостями святой Косма заметил им: – Тыквицу с вином, скрытую вами на пути, разбейте, потому что в вино тайно вползла змея и пустила в него свой яд. Удивленные таким предведением, хиландарцы сокрушили тыквицу и действительно нашли там гнездившуюся змею. Прославляя Бога за избавление их от смертельного яда, они благодарили и столь дивного своей прозорливостью святого Косму. Так же точно просветленными в опытах созерцательной жизни очами души своей видел он и действия демонов на пространстве воздушных мытарств, которыми проносились души на небо. Некогда, в Великий четверток, рано утром, он увидел в воздухе борющуюся с демонами душу хиландарского игумена и послал в тот монастырь ученика своего с известием и просьбою, чтоб помолились Богу за почившего. Когда посланный объявил в Хиландаре слова Космы и его видение, старцы того монастыря с недоверчивостью отвечали: – Мы только что, по отходе утрени, видели нашего игумена, который сейчас хочет служить Литургию, с чего же взял твой старец такую нелепость? Помешанный! Выдает себя за святого! Впрочем, из любопытства пошли они в келью к игумену, чтоб передать ему слова прельщенного пустынника, и, действительно, увидели, что игумен их скоропостижно скончался. Близ Есфигменского монастыря, с северо-запада, возвышается гора, называемая Самария. Там уединялся инок Дамиан, между прочим имевший заповедь от своего духовного старца – «никогда не оставаться на ночь и не спать в чужой келье». Случилось, что по собственной какой-то надобности он отправился к соседнему брату, и так как тот был в отсутствии, то Дамиан должен был дожидаться его до самого вечера. Наконец, является брат, и Дамиан, исполнив свою надобность, заторопился на ночь в свою пустынную келью. Напрасно друг его просил остаться у него на ночь, представляя ему опасность ночного пути и начинавшегося дождя. Дамиан, верный старческой заповеди, остался непреклонен. Опасения его друга не прошли даром. Дамиан, по причине чрезвычайной темноты и проливного дождя, действительно сбился с дороги и не знал, где он находится, куда идет. В этой крайности воззвал он к Господу: «Господи! Спаси меня, я погибаю!» – и вдруг видит, что он стоит у своей кельи. Пораженный таким чудом, он немедленно отправился к преподобному и рассказал о случившемся с ним. – Брат, храни заповедь старческую, – заметил тогда святой Косма, – и Бог сохранит тебя от смерти. Однажды преподобный сильно заболел, и в болезни, по человеческой немощи, ему крайне захотелось рыбы. Что же? Бог, питавший Илию чрез вранов, утешил и святого Косму отеческим Своим промышлением. Святой Косма вдруг видит пустынного орла, который, спустившись с высоты, положил у его пещеры свежую рыбу. А надобно сказать, что в соседственной пустыни, близ святого Космы, подвизался духовный старец Христофор, который, приготовляя для собственной трапезы доставленную ему рыбу, мыл ее в воде, но во время самого мытья налетел орел, восхитил из рук его рыбу и скрылся с нею из виду. Тогда как святой Косма, поблагодарив Бога за чудесное о нем попечение, приготовил для себя рыбу и только что хотел было есть, вдруг доносится до него таинственный голос: – Оставь часть и приготовленной рыбы для Христофора, потому что это – его собственность. На следующий день Христофор действительно является к святому, и едва только сотворил молитву пред его пещерной дверью, преподобный сказал ему: – Добро пожаловать, отец, я ожидал тебя, и часть рыбы, тобою приготовленной, оставлена для подкрепления постнических твоих сил. Когда Косма рассказал Христофору, каким образом Бог даровал ему рыбу, и когда взаимно Христофор поведал ему о хищничестве орла, они возвеселились духовно и прославили Бога, так дивно пекущегося о них. Предсмертные дни святого Космы были для него последним и самым тяжелым из всех земных искусов, потому что сатана, попущением Божиим, окружил его своим полчищем и до такой степени избил и изранил, что страдалец едва мог прийти в себя. Впрочем, и в самом страдальческом своем положении отшельник имел утешение и залоги будущего блаженства: незадолго пред тем являлся ему Сам Господь, предсказав то, что с ним сделает сатана и, между прочим, обещал ему за то венец Своего Царствия. И это явление ему Господа он передал своему другу, соседственному пустыннику Христофору. Христофор, придя раз к его пещере, слышит, что кто-то беседует с ним. Когда кончилась беседа святого Космы с таинственным посетителем, Христофор с обычной молитвою постучал в дверь. Отворилась пещерная дверь, и друзья взаимно приветствовали друг друга, вошли в пещеру и, помолившись, сели. Христофор, не видя никого у преподобного, спросил его, с кем он разговаривал. По некотором раздумье святой Косма, побуждаемый чувством дружеского расположения к старцу и не имея возможности скрыть от него посещение Господне, смиренно отвечал: – Меня посетил Христос, Бог наш, и между прочим, подкрепляя немощь мою, известил, что, по Его попущению и по тайным судьбам спасения, ведомым Ему единому, нападет на меня сатана со своими полчищами, измучит мою грешную плоть, и это будет предвестием и залогом скорого моего отшествия в наследие Царствия Его. Для этого, собственно, ты и послан ко мне. Итак, мы теперь расстанемся, потому что я чувствую необходимость в уединении и тишине, а в такой-то день ты навести меня. Тронутый этим извещением, Христофор печально удалился от преподобного Космы в ожидании назначенного дня, когда ему будет можно посетить его. Когда же наступило то время, старец Христофор приходит к святому Косме и находит его полумертвым. На вопрос, что это значит, святой Косма отвечал: – С вечера на нынешний день явился сюда сатана со множеством демонов и, дыша злобою и неистовством, рыкая от зависти и неудач, грозно вопиял к полчищам своим: «Беспечные и немощные! И до сего времени никто из вас не мог низложить и сокрушить этого врага моей державы и силы! Так ли поступают с низложителем нашим, столь многократно и постоянно побеждавшим и посрамлявшим нас?» Неистовствуя таким образом, сатана напал на меня и избил меня чрезвычайно, как видишь по оставшимся на теле моем ранам. Но недолго страдал божественный Косма. На третий день после сатанинских побоев, приобщившись пречистых Таин, он в славословии и с молитвою на устах мирно предал Господу дух свой, 22 сентября 1323 года от Рождества Христова. Когда по окрестным пустыням и по обителям соседственным разнеслась весть о кончине Космы, для погребения священных останков его собралось множество отцов и братий. В то же время Бог, прославляющий славящих Его, чудным образом прославил по смерти и преподобного Косму. Когда совершалось погребение преподобного, к пещере его стеклись пустынные звери, со всех сторон слетелись пернатые птицы – и все эти безсловесные творения, как будто бы понимавшие общую потерю Святой Горы, молча окружали отпеваемого праведника, не сводя с него очей своих, а когда тело опустили в могилу и стали засыпать землею, каждое из животных издало печальный свой голос, и, по отдании столь дивной почести угоднику Божию, рассыпались они по пустынным местам своим. Потом, когда протекло сорокадневное поминовение по усопшем праведнике, зографские братия собрались в его пещеру, совершили там всенощное бдение и решились открыть святые останки, чтоб перенесть их с честью в обитель, но останков не нашлось. Что сделалось с ними, никто не знает доныне; это ведает только Бог, царствующий над всеми и во всех во веки веков. Аминь. Память двадцати шести святых преподобномучеников Зографских Святые преподобномученики зографские: игумен Фома и с ним иноки: Варсонофий, Кирилл, Михей, Симон, Иларион, Иаков, Иов, Киприан, Савва, Иаков, Мартиниан, Косма, Сергий, Мина, Иосиф, Иоанникий, Павел, Антоний, Евфимий, Дометиан, Парфений и четыре мирских, имена которых неизвестны, – пострадали от папистов, разорявших святую Афонскую Гору в царствование Михаила Палеолога (1260–1282 г.) За дерзновенное обличение латиномудрствующих в ереси святые были сожжены в пирге (башне). Память их совершается 22 сентября[248]. Но в Зографе празднуют им октября 10-го, в день их мученичества. Подробное сказание о подвиге святых преподобномучеников помещено нами далее, под 10 октября, в «Повести о нашествии папистов на Святую Гору». Кроме того, общая память св. новомучеников празднуется на Святой Горе в неделю 2-ю по неделе Всех Святых.
|