Великий Вторник

Всенародное посольство к Иисусу Христу от синедриона

Повод к посольству. – Вопрос, им предложенный. – Ответ. – Притчи – для вопрошавших, для народа.

В то самое время, как Иисус Христос беседовал таким образом с учениками о силе веры и поучал их любви к врагам, изуверство собственных врагов Его изобретало новые способы к Его погублению. Первосвященники, сильно встревоженные входом Его в Иерусалим, еще с большим негодованием услышали о Его поступке с торжниками. И в первый раз, когда Он изгнал их из храма (Ин.2:14–21), фарисеи почли за нужное спросить, на чем основывает Он право поступать таким образом; но не делали особенных судебных притязаний, удовлетворились, по-видимому, таинственным ответом Его, что Он, в доказательство Своего Божественного посольства, может восстановить в три дня храм из развалин (Ин.2:19).

Тогда Богочеловек еще не был признан народом за Мессию (кроме малого числа людей, удостоившихся особенных откровений Божьих о Нем, каковы, напр., Иоанн Креститель, праведный Симеон и проч.), и вообще на Него смотрели только, как на необыкновенного Учителя, Который в пылу благочестивой ревности позволяет Себе чрезвычайности. Но теперь о ревности Его судили совсем иначе: в поступке Его с торжниками видели действие, совершенное в качестве Мессии, явное вторжение в права иудейской иерархии, распоряжавшейся храмом, новое движение к началу того общественного и религиозного переворота, которого все ожидали с появлением великого потомка Давидова.

В жару раздраженного самолюбия снова предложено несколько средств погубить Иисуса (Лк.19:47–48; Мк.11:18), но приверженность народа, Его окружавшего, делала исполнение их совершенно невозможным. Поэтому, в ожидании благоприятного случая употребить силу, решились испытать еще одно средство – отправить к дивному Чудотворцу посольство от лица синедриона для произведения в присутствии всего народа формального допроса касательно Его поступков и намерений. Средство это имело всю возможную благовидность. По общему мнению, синедриону принадлежало полное право – испытывать пророков и судить об их достоинстве (Втор.17:18, 19:17; Иез.64:15–24); тем более он не должен был оставаться праздным зрителем действий человека, выдающего себя за Мессию.

Самый народ давно ожидал законного исследования в отношении Иисуса Христа. Мера эта притом казалась самой кроткой и беспристрастной: определение о взятии Иисуса под стражу предполагалось уничтоженным, и Ему представлялась полная свобода доказывать Божественность Своего звания. Между тем, враги Его смело могли надеяться, что затеваемое исследование если не погубит Иисуса, то сильно повредит Его намерениям. Ожидали, без сомнения, что в оправдание Своих поступков Он укажет на права Мессии; а объявление Мессией могло служить достаточным предлогом для обвинения Его перед римским правительством в уголовном преступлении (Мф.27:63; 27, 11).Чтобы придать посольству больше важности и показать народу, что синедрион сам весьма неравнодушен к появлению Мессии, посланные были избраны из всех сословий, входивших в состав синедриона, то есть отряжено по нескольку из почетнейших священников, старейшин народа и книжников (Мк.11:27; Лк.20:1).

Едва только Господь вошел в храм и начал учить народ, посланные от синедриона подошли к Нему с допросом. Необыкновенная цель, с которой явились они теперь, делала их, без сомнения, предметом всеобщего величайшего внимания. В лице их как бы предстал перед своим Мессией не только синедрион, а и весь народ иудейский. Для самих учеников Иисусовых посольство это должно было иметь особенную важность. Как граждане иудейские они обязаны были соблюдать верность и повиновение верховному правительству народному.

Последовав за Иисусом, они пренебрегли властью синедриона в той уверенности, что более должно слушать Мессию, нежели синедрион, – Бога, нежели человеков. Но народ еще не решил вопроса о достоинстве Иисуса, который они почитали для себя совершенно решенным; поэтому они могли казаться многим как бы неверными сынами отечества, поспешившими поставить свое мнение выше его приговора.

Теперь это отечество, казалось, само хочет раз и навсегда произнести свое суждение о Иисусе. И кто же более должен был дорожить этим суждением, как не те, которые позволили себе предварительно произнести его и таким образом взяли на себя ответственность перед общественным мнением? Что ученики Иисусовы были неравнодушны к мнению своего отечества, это видно из примера апостола Павла, который самым ужасным наказанием для себя почитал явиться перед своими соотечественниками лжецом в отношении свидетельства Мессии (1 Кор.15:15).

«Синедрион, – так начал старейший из посланных, – желает по долгу своему знать: какой властью (Божеской или человеческой) Ты это делаешь; принимаешь от народа именование Сыном Давидовым, входишь с торжеством в Иерусалим, изгоняешь из храма торжников и проч.? И кто Тебе дал власть эту? (от Бога ли Ты получил ее прямо, или уполномочен кем-либо, имеющим непосредственное общение с Богом?)» Такая точность и детальность вопроса показывали, что предлагавшие его были из числа книжников.

Господь выслушал предложение, но, по Своему обыкновению (Лк.7:41–43, 10:29–37), не отвечал на него прямо.

«Вопрошу вы», – отвечал Он, – «и Аз слово едино, еже аще речете Мне, и Аз вам реку, коею властию сия творю» (Мф.21:24).

Книжники молчали, выражая согласие, потому что отвечать на вопрос вопросом, как поступил теперь Господь, не только было делом, весьма обыкновенным у тогдашних книжников иудейских, но еще служило к чести того, кто отвечал таким образом.

«Что вам мнится, – продолжал Господь, – крещение Иоанново (равно как и служение его) откуду бе: с небеси (от Бога) или от человек» (человеческое изобретение)?

Нельзя было найти вопроса, более близкого к делу и в то же время более способного посрамить лукавство синедриона. Народу давно известно было, что служение Иисусово находится в тесной и неразрывной связи со служением Иоанновым, что последний постоянно, до самой смерти своей, свидетельствовал о великом предназначении Первого, называя Его Мессией, а себя Его Предтечей.

Поэтому, если Иоанн был пророк, как то признавал почти весь народ, то Иисус должен быть лицо еще высшее: ибо только в отношении к Мессии Иоанн мог называть себя другом жениховым, земным, говорящим от земли, кому надобно умаляться, недостойным того, чтобы – подобно рабу – понести за Ним сапоги (Ин.1:27, 3:28–31). А потому в вопросе Господа о достоинстве крещения Иоаннова неприметно, но всецело, заключался ответ о достоинстве Его собственного лица и служения; и Он, предлагая им вопрос этот на решение, тем самым отдавал Свое дело, так сказать, на их суд: беспристрастие и решимость, каких только можно было требовать в подобных случаях!

Книжники видели, как важен вопрос, чувствовали, что справедливость требует отвечать на него, но не могли сказать ни слова; ловушка, в которую они хотели завлечь Иисуса, была всецело обращена теперь на них самих. Не трудность вопроса связывала язык, привыкший действовать по произволу страстей; если бы они были наедине с Иисусом, то немедленно отвечали бы, что служение Иоанново не заключает в себе ничего Божественного, что он имел какие-либо нечистые, по крайней мере, бесплодные виды: таково было мнение большей части фарисеев о Иоанне и его крещении, почему они и отвергали его (Лк.7:30).

Но в присутствии народа, который весьма уважал Иоанна при жизни, а еще более после его мученической кончины, произнести свое (невыгодное) мнение о его крещении значило подвергнуть себя очевидной опасности.

«Если мы, – рассуждали сами с собой книжники, – решимся, вопреки своему мнению, объявить, что Иоанн был пророк, то Иисус скажет нам, почему вы не приняли его крещения, зачем не поверили его свидетельству обо Мне. Если же откровенно сказать, что в Иоанне, по нашему мнению, не было ничего необыкновенного, а в его крещении божественного, то народ в гневе может побить нас камнями в отмщение за святого мужа, каковым признавал Иоанна (Лк.20:6).

Сообразив это, книжники, вопреки своей привычке представляться народу всеведущими, почли за лучшее промолчать.

«Не знаем, – отвечали они, – откуда Иоанново крещение (поелику-де синедрион еще не решил сего вопроса)».

Иисус Христос сказал им: «Ни Аз вам глаголю, коею властию сие творю».

В самом деле, указанием на служение Иоанново все было сказано, что нужно для синедриона, который искал не истину, а только средство погубить Иисуса. С другой стороны, книжники уклонением от суда об Иоанне сами засвидетельствовали перед всем народом, что они неспособны быть судьями пророков, а тем менее судить о достоинстве Мессии; поэтому и не стоят прямого ответа. Народ, без сомнения, тотчас понял, что синедрион хочет поступить так же с Иисусом, как поступил прежде с Иоанном, то есть неискренно, злонамеренно и бессовестно, иначе посланные от него не сказали бы: не знаем, откуда крещение Иоанново, – давно решив между собой, что в нем ничего нет божественного.

Чтобы сорвать с лицемеров саму личину, которой они прикрывались, и показать, что не страх или что-либо подобное заставляет Его не отвечать на вопрос синедриона, а единственно уверенность в бесполезности ответа, Господь обратился к посланным с новым вопросом, на который им нельзя уже было не отвечать, хотя ответ клонился к совершенному их посрамлению, и по обыкновению Своему, заключил Свой вопрос в притчу.

«Может быть, – сказал Он, воззрев на книжников, – вам легче будет высказать мнение вот об этом деле. У одного человека было два сына. Однажды он подошел к первому и сказал: сын, пойди работай сегодня в винограднике моем. Но сын был столь груб, что решительно отвечал: не хочу! Но после одумался и пошел. Отец обратился к другому сыну и сказал ему то же, что первому. Этот со всем уважением отвечал, что он немедленно пойдет в виноградник; однако же не пошел. Который из двух, – присовокупил Господь, посмотрев на книжников, – исполнил волю отца?»

«Разумеется, первый», – гордо отвечали книжники, не видя еще, куда клонится притча, и решительным ответом желая показать, что они ни в каком случае не относят ее к себе.

«Не то же ли самое, – возразил Господь, – происходит с вами? Иоанн пришел к вам путем правды, жил и учил, как пророк; но вы не поверили ему, не принесли покаяния, им проповедуемого, вы, кто, подобно тому второму сыну, непрестанно твердите, что согласны исполнять волю отца. Напротив, люди, вами презираемые, мытари и грешники, оказывавшие дотоле непокорность воле Божьей, поверили Иоанну, покаялись и принесли плоды, достойные покаяния. По крайней мере, этот пример должен был тронуть вас и пробудить.

Но вы остаетесь упорными и нераскаянными. Ей, глаголю вам, – присовокупил Господь, возвысив голос, – мытари и грешники войдут, и скоро, в Царствие Небесное; а вы, которые думаете иметь полное право на него, будете изгнаны из него!»

Произнести такие слова к первосвященникам в присутствии целого народа значило поразить их, как громом. Все, чего они надеялись достигнуть своим торжественным явлением к Иисусу, было потеряно, самое достоинство их служило им теперь в тягость. С радостью они вступили бы в спор с Иисусом, но сомнение в своих силах связывало язык; еще охотнее употребили бы силу, но народ был на стороне Иисуса. Не зная, на что решиться, они невольно оставались перед Ним, как осужденные для выслушивания последнего приговора.

Каких выгод нельзя было бы извлечь из такого жалкого положения, если бы Иисус Христос, как ложно думали члены синедриона, действительно желал восхитить у них власть над народом! Перевес общественного мнения всецело был на Его стороне. Народ давно желал, чтобы царство Его началось как можно скорее; многие, вероятно, хотели бы видеть его начало именно теперь, в присутствии посольства от синедриона. Стоило сказать многочисленному народу снова, прямо, что Он есть Мессия, что слепые вожди не стоят более доверия – и те же первосвященники с покорностью принуждены были бы передать Ему всю власть или сделались бы жертвой народного возмущения.

Сын Человеческий удовольствовался тем, что заставил их выслушать еще одну притчу, в которой под покровом иносказания раскрыт был нечистый образ мыслей иудейских первосвященников, указана вся, так сказать, превратная и жалкая система их действий в отношении к Мессии.

«Один богатый человек, – сказал Господь, – насадил у себя виноград и прилагал о нем особенное попечение: оградил его оградой, ископал в нем точило и поставил башню для стражи. Так как дела требовали присутствия его в другом месте, то он, отправляясь туда, отдал виноградник виноградарям с условием, чтобы они каждый год доставляли ему известное количество вина и плодов. Когда наступило время собирать плоды, он послал своих слуг к виноградарям за условной частью. Но виноградари приняли их враждебно: иных прибили (3 Цар.22:24; Иер.20:2), другим камнями проломили голову (Мк.12:3); иных убили до смерти (напр., Исаию, Иезекииля, Амоса). Хозяин виноградника, несмотря на такую несправедливость и злобу, послал к виноградарям других слуг; но они с ними поступили не лучше прежнего: иных убили, других отогнали с бесчестием... Наконец, долготерпеливый хозяин послал в третий раз слуг (Мк.12:5), но опять без успеха.

«Казалось, время было уже суда и мести; но домовладыка был чрезвычайно добр. Что мне делать? (Лк.20:13) размышлял он. Пошлю к ним еще сына моего возлюбленного (Мк.12:6); не может быть, чтобы злоба их простерлась до того, чтобы презреть моего собственного сына. Сын пошел; но виноградари, едва только завидели его, решились единодушно погубить. – Это единственный наследник, – говорили между собой изверги, – если мы убьем его, то виноградник будет наш, – и схватив юношу, убили и выбросили вон из виноградника».

(При этих словах слушатели вознегодовали.)

«Но хозяин виноградника, – продолжал Иисус, – не всегда будет оставаться на дальней стороне, он возвратится и как, думаете вы, поступит он с виноградарями?» «Таких нетерпимых злодеев, – отвечали книжники (Мф.21:38–41), – он предаст тяжкой казни, а виноград отдаст другим делателям, которые будут доставлять ему плоды со всей исправностью и в назначенное время».

Отвечать таким образом, произнося на самих себя суд, можно было, или совершенно не поняв притчи, или приняв личину явного бесстыдства. Не понять было нельзя, покров иносказания слишком был прозрачен, и каждый видел, что под господином виноградника разумеется Бог, под виноградником – народ иудейский, под слугами – пророки, под единородным сыном – Мессия Иисус; следовательно, под негодными виноградарями – настоящие правители и вожди народа иудейского. Пример пророка Исаии, употребившего подобную притчу с полным изъяснением, устранял и последнее недоразумение (Ис.5:1–7). Значит, языком книжников говорило бесстыдство, хотевшее показать, будто не узнает себя в собственном изображении.

«Так, – подтвердил Господь, – хозяин виноградника предаст казни негодных виноградарей, и виноградник будет отдан другим, лучшим» (Мк.12:9; Лк.20:16).

Тон голоса и взор показывали, что грозные слова сии относятся прямо к членам синедриона.

«Избави Бог!», – воскликнул один из них, как бы пораженный угрозой.

«Вы почитаете это невозможным, – продолжал Господь, – но разве вы никогда не читали, что тот самый камень, который отвергнут строителями здания, будет положен во главу угла и что Сам Бог сделает сие на удивление всем? Не напрасно написано: кто упадет на камень сей, разбиется, а на кого он упадет, того раздавит. Знайте, – присовокупил Господь, как бы в заключение угроз, – что царствие Божье, которого вы, по-видимому, так пламенно ожидаете, отнимется от вас и дастся народу, творящему плоды его!»

После этих слов посланникам невозможно было притворяться не понимающими: личина лицемерия спала сама собой! В замешательстве стыда и досады они хотели употребить силу и захватить Обличителя в свои руки (Мк.12:12); но движение народа, почитавшего Иисуса, остановило безрассудных: они удалились с таким видом, какой только можно было принять на себя людям, всенародно посрамившимся и однако же менее всего желающим быть предметом общественного презрения.

Синедрион безуспешность своего посольства, без сомнения, приписал Самому Иисусу Христу, и какой-либо фарисейский оратор, подобный Тертилу (Деян.24:1–3), мог представлять Его виновным в неповиновении властям, в уклонении от исследования Его дела. Но по самой сути образ действия Господа в настоящем случае был следствием глубокой премудрости и даже любви ко врагам Своим. Что бы последовало, если бы Он теперь решительно и прямо объявил Себя Мессией, как того желали книжники? Справедливо, что они получили бы низкий предлог к обвинению Его перед римским правительством: далее не простиралась цель их настоящего посольства, но какой опасности подвергался бы Иерусалим и они сами?

Народ, приняв из уст Самого Иисуса решительное объявление о Его достоинстве, немедленно разделился бы на две стороны, из которых самая большая была бы против синедриона и легко дошла бы до возмущения, которое могло стоить жизни самим первосвященникам. Господь предвидел все опасные следствия прямого объявления о Своем достоинстве и, желая избежать всякого повода к общественным беспорядкам, откладывал его, как увидим, до самых последних минут Своей жизни. Синедрион услышит от Него решительные слова: «Я – Сын Божий» (Мф.26:64), но услышит в ту пору, когда они не будут иметь никаких последствий, вредных для народа, когда объявление Себя Мессией, не встревожив никого, приблизит только Его собственный крест.

С другой стороны, синедрион через посольство свое узнал все, что для него полезно было знать. Из притчей Иисусовых само собой следовало, что Он есть Мессия, следовало еще более, что Ему известны все мотивы, по которым действуют враги Его, и все тайные причины, побуждающие их отвергать Сына Давидова; что Он совершенно знает об участи, для Него уготовляемой, и решился подвергнуться всему по воле Своего Отца и из любви к роду человеческому.

Сравнение Себя с сыном –наследником, употребленное Господом, особенно было многозначительно и разительно: из него открывалось, что нежелание расстаться с выгодами верховной власти над народом, чтобы передать ее Сыну Давидову, было главной причиной, по какой первосвященники отвергли Иисуса, такой причиной, действий которой на себе не примечали вполне, может быть, они сами. После столь ясных, хоть не прямых вразумлений членам синедриона надлежало бы обратиться к своей совести и спросить, за кого она почитает Иисуса? Без сомнения, всякому, имеющему уши слышать, она сказала бы, что человек, который так учит, живет и действует, есть истинный Христос, Сын Бога живого...

По удалении книжников Господь продолжал Свои беседы с народом. Неудачное посольство синедриона подавало к тому дополнительный повод и некоторым образом налагало на Него обязанность преподать народу совет, как должно поступать в настоящих, для каждого израильтянина чрезвычайно важных, обстоятельствах.

В самом деле, какой народ мог находиться когда-либо в таком положении, в каком были теперь иудеи? Каждый из них видел своими очами Мессию – предмет тысячелетних пламенных ожиданий, и каждый чувствовал, что подвергается очевидной опасности не узнать Его. С одной стороны, все влекло к Иисусу – и Его чудеса, и учение, и жизнь; с другой, многое и удаляло от Него – и власть синедриона, и пример фарисеев, славившихся святостью, и Его собственная нищета: куда обратиться? что делать? В таких обстоятельствах доброе сердце хотело бы, презрев все, предаться Иисусу; обыкновенный житейский рассудок говорил, что надо ожидать мнения начальства, которому от Самого Бога дано управлять народом.

Еще сильнее действовал предрассудок, что народ иудейский весь предназначен к блаженству в царствии Мессии. Тем менее, думали, могут быть исключены из этого числа начальники; и следовательно, казалось, лучше прийти за ними, хоть и позже, на вечерю (блаженство времен Мессии иудеи чаще всего представляли под видом вечери), нежели, опередив других, особенно начальников, подвергнуться опасности быть увлечену каким-либо Мессией неистинным.

«С Царствием Божьим, – так начал вещать Господь народу, – происходит подобное тому, что случилось с пиршеством, которое один царь устроил по случаю объявления своего сына наследником. Когда все было готово, он послал сказать гостям, чтобы они шли на пиршество. Но гости отказались, не желая, чтобы его сын был их царем. Царь в другой раз отправил слуг – сказать званным, что все готово, недостает только их. Но последние дошли до такой дерзости, что, схватив слуг, ругались над ними и некоторых убили. Тут царь вышел из терпения, и немедленно послал войско, которое не только предало жестокой смерти презрителей царской милости, но и самый город их разорило до основания.

Между тем время пира наступило. Царь, не желая, чтобы радость его осталась неразделенной с подданными, сказал слугам своим: вот, пир готов, и званные сделались недостойными, но я найду себе гостей! Ступайте на распутья и зовите всех, кто встретится». Повеление исполнено, и дом царский наполнился людьми всякого звания, добрыми и злыми, без разбора.

В продолжение пира царь вошел к гостям посмотреть собрание и обрадовать его своим присутствием. Один из возлежащих тотчас обратил на себя его внимание тем, что был в простой одежде, а не в праздничной, как следовало. «Друг мой, – спросил царь с кротостью, приличной общему веселью, – как ты осмелился войти сюда не в должном виде?» Виновный молчал, не зная что отвечать. «Возьмите его, – сказал разгневанный царь слугам, – свяжите ему руки и ноги и бросьте в самую глубокую и мрачную темницу, где он будет плакать и скрежетать зубами.

Званных, – прибавил царь в наставление собранию, – много, а избранных мало!..»

Господь уж употребил эту притчу прежде, но для другой цели и в другом виде. В первый раз, описанный св. Лукой (Лк.14:16–24), она употреблена для показания того, что из иудеев не все и не многие войдут в царство Мессии; потому что не многие согласятся исполнить условия входа: тогда ни слова не было сказано о том, чтобы места званных были заняты другими, приглашенными с распутий. Теперь к высказанной мысли об отвержении иудеев присоединена другая – о призвании на их место язычников и о том, что эти вновь призванные, подобно иудеям, не все оправдают своей жизнью милость, им оказанную. Пример этот показывает, как мудро составлены были притчи Богочеловека, как точно приспособлены к слушателям и видоизменялись смотря по обстоятельствам.

Для народа в этой притче содержалось теперь разрешение всех его недоумений касательно настоящих обстоятельств и вместе преподавалось правило поведения, самое верное и надежное.

«Значит, нет причины удивляться, что первосвященники не верят Иисусу, отвергают царство, Им проповедуемое. Званных много, а избранных мало! Нет причины спрашивать, кто же наследует царство, если иудеи не войдут в него; царь найдет себе гостей!.. Следовательно, должно, оставив всякое слепое подражание кому бы то ни было, слушать свою совесть, идти на вечерю, но идти в брачной одежде. В этом – приличном одеянии, в благочестивой жизни – главное дело. У Бога нет лицеприятия.

Если соблюду веру и буду добр, то непременно буду с Мессией в царствии Его – получу спасение». Для христиан притча о вечери содержит грозный урок – совершать свое спасение со страхом. «Я, – говорит один учитель Церкви, – всегда содрогаюсь, когда вспоминаю слова: «друже, како вшел еси, не имый одеяния бранна?»

Посрамление сект иудейских
и обличение их пороков перед народом

Искушения со стороны фарисеев, саддукеев, законника – с ответами на них Иисуса Христа. – Вопрос о достоинстве Мессии. – Последнее обличение законоучителей иудейских.

Синедрион, при всей злобе на Иисуса Христа за посрамление членов его перед народом, почел за лучшее молчать до времени и не предпринимать против Него явного насилия. Мнимое великодушие это было вызвано страхом перед народом, любившим Иисуса. Между тем, оскорбленная гордость книжников не могла и на малое время оставаться в совершенном бездействии; в несколько минут составлен против Богочеловека новый план, изобретателями и исполнителями которого были, как легко предугадать, фарисеи (Мф.22:15).

Узнав, что Он продолжает беседовать в храме с народом, лицемеры согласились подослать к Нему несколько человек из своих единомышленников, чтобы уловлить Его в каком-либо слове. Всем известная свобода слова и откровенность, с которой Иисус Христос всегда высказывал Свои мысли, были порукой их успеха.

Требовалось только выдумать вопрос, столь же благовидный, как и опасный, и предложить его так, чтобы не обнаружить цель, с которой его предлагают. Подобный вопрос напрашивался сам собой – это был вопрос о податях, которые в продолжение двадцати лет (со времени превращения Иудеи в римскую провинцию) выплачивались кесарю и волновали ум и совесть иудеев, а для некоторых неблагоразумных патриотов (напр., Иуды Галилеянина с его сообщниками) были поводом к кровавому восстанию против римлян. Несмотря на провал и тяжелые последствия этого восстания, большая часть народа, руководимая внушениями фарисеев и собственным самолюбием, до сих пор считала, что подати, выплачиваемые римлянам, – результат незаконного притеснения и противны духу Моисеевой религии.

Для израильтянина, думали, обязанного признавать царем своим одного Иегову, должна существовать и одна законная подать, собираемая для храма Иеговы (Ис.30:12–16). Инако мыслившие (иродиане и часть саддукеев) не имели поддержки в народе и причитались к отступникам, увлеченным на сторону язычников выгодами или страхом. Об этом-то предмете и было решено спросить Иисуса. Кто действовал, как Мессия, Тот, казалось, должен был решить всеми предлагаемый и никем не решенный в полной мере вопрос о подати; тем более, что с пришествием Мессии все ожидали перемены своих отношений с римлянами.

Фарисеи, конечно, надеялись услышать от Иисуса Христа ответ, враждебный римлянам, ибо думали, что Он, в качестве Мессии, ищет земного царства и для этого будет содействовать освобождению народа, не желавшего платить римлянам подати. Но в таком случае ответ Иисуса Христа был бы самым сильным предлогом для фарисеев, чтобы обвинить Его перед римским прокуратором. Запрещать или называть несправедливыми подати, выплачиваемые римлянам, значило в глазах последних быть возмутителем общественного покоя. За это преступление римские прокураторы тем строже и охотнее наказывали,чем труднее было приучить иудеев, подобно прочим народам, к платежу податей.

Впрочем, фарисеи ничего бы не потеряли и в том случае, если бы Иисус Христос, паче чаяния их, ответил на вопрос о податях в пользу римлян: через это Он Сам отвратил бы от Себя народ, который никак не мог представить, чтобы Мессия повелел ему когда-нибудь платить подать язычникам. Третьего варианта ответа на вопрос о податях фарисеи, вероятно, не нашли; и действительно, его нелегко было представить.

Для большего успеха в своей хитрости фарисеи пригласили с собой иродиан. Секта это, отличавшаяся склонностью к языческому образованию и нравам, во многом была не согласна с фарисеями, излишне приверженными ко всему отечественному: в отношении к податям именно иродиане утверждали противное всеобщему мнению, почитая их законными. Но из-за своей оппозиции они и были теперь полезны для фарисеев – в том случае, если бы Иисус Христос, как надеялись, не одобрил податей. Самим фарисеям обвинять Его перед римским начальством в этом патриотическом поступке значило бы навлечь на себя ненависть народа, любовью которого фарисеи весьма дорожили; иродиане же могли это сделать без всяких неприятных для себя последствий.

Притом обвинение со стороны иродиан, как царедворцев, преданных Иродовой фамилии, а следовательно, и кесарю, оказало бы гораздо больше действия на римского прокуратора, имевшего много причин не доверять фарисеям в их усердии к римлянам.

Искусителями были выбраны ученики фарисейские (Мф.22:16), чтобы не вызвать подозрений. Им было велено вмешаться в толпу народа, окружавшего Иисуса Христа, и притвориться благочестивыми и внимательными к Его учению. Поступив таким образом, молодые лицемеры после нескольких неважных вопросов повернули беседу с Христом в нужную сторону.

«Учитель, – так начал один из лицемеров, – нам хотелось бы особенно узнать Твое мнение об одном предмете. Почти никто не говорит о нем откровенно; но мы знаем, что для Тебя правда выше всего; Ты никогда не смотрел на лица и не страшился опасностей, учил истине, как должно Учителю Израилеву».

(Такая лесть уже сильно выдавала себя перед Господом, Который не любил похвал.)

«Скажи нам, как Тебе кажутся подати, собираемые для кесаря? Давая их, не делаемся ли мы из народа Божьего рабами язычников – не оскорбляем ли своей совести? Давать ли нам их (прибавил он, понизив голос), или не давать?..»

Простодушному народу вопрос этот должен был чрезвычайно понравиться, потому что предмет, о котором спрашивали, занимал всех – от первосвященника до последнего раба. Самая похвала Иисусу также была приятна народу, который думал о Нем на самом деле так, как лицемерно говорил книжник.

Но Сердцеведец немедленно понял цель искусителей.

«Долго ли вам, – сказал Он с негодованием, – искушать Меня, лицемеры?!. Покажите монету, которой платят подать».

Фарисеи подали Ему динарий – римскую монету с изображением кесаря.

Господь взял монету, посмотрел на изображение и надпись и, отдавая назад, спросил: «Чье это изображение и какая надпись?»

«Кесаревы», – отвечал фарисей, не зная, что выйдет из его ответа.

«Так что же , – отвечал Господь, – воздадите кесарева кесаревы, а Божья Богови». (Первое, то есть, не противоречит последнему: ибо кесарь требует своего и не запрещает Божьего).

Ответ этот удивил всех, потому что сотворен был, так сказать, из ничего. Сами книжники должны были признаться, что это сказано весьма обдуманно и благоразумно. Господь не обратил, по-видимому, никакого внимания на основание вопроса – на права кесаря в отношении иудеев и, вопреки желанию фарисеев, не сказал об этих правах ни слова; но они – явно – и не спрашивали о том. То, напротив, о чем спрашивалось, то есть должно ли давать подати кесарю, не противоречат ли они совести и религии, разрешено так ясно и удовлетворительно, так сходно с нравами народа (житель Востока любит краткие положительные ответы и не терпит отвлеченных рассуждений), даже с правилами тогдашней учености иудейской (у раввинских правоведов издревле принято было за непреложную истину: чья монета, того и царство), что фарисеям ничего не оставалось более делать, как только замолчать и удалиться.

Слух о посрамлении фарисеев немедленно распространился между книжниками, которых всегда было много в храме. Для саддукеев показалось обстоятельство это благоприятным случаем испытать и свои силы, чтобы победой над Иисусом Христом унизить вместе и гордость фарисеев, своих постоянных соперников и врагов. Может быть, они хотели даже изведать, не одобрит ли Иисус Христос, так злобно оскорбленный фарисеями, учения их секты, не проявит ли склонность к саддукейству; в таком случае, им надлежало бы уже сменить свою ненависть к Нему на симпатию, по крайней мере, приостановить дальнейшее преследование. Такая надежда могла быть основана на том, что Иисус Христос, постоянно обличая фарисеев, реже и менее говорил против саддукеев. Какую бы, впрочем, цель ни имели саддукеи, искушение их уже не заключало в себе личной опасности для Иисуса Христа: хотели сразиться одной ученостью.

Предмет для состязания взят был тот самый, который непрестанно возникал в спорах между фарисеями и саддукеями – воскресение мертвых. Иисус Христос постоянно и всенародно учил, что души человеческие бессмертны и что все умершие должны некогда воскреснуть. Для опровержения этой истины саддукеи выбрали самое сильное из своих возражений, которое, вероятно, почиталось неотразимым в их спорах с фарисеями. Потом, как люди, не имеющие никаких тайных и опасных для Иисуса Христа мыслей, приступили к делу прямо.

«Учитель! Моисей сказал (Втор.25:5–10; Быт.38:8): ежели кто умрет, не имея детей, то брат его должен взять за себя жену его и восставить племя брата своего. Вследствие этого закона случилось вот что: было семь братьев, первый, женясь, умерли и, не имея детей, оставил жену брату своему; другой, взявши ее, также умер бездетным; подобным образом умер третий и четвертый – даже до седьмого. Наконец, после всех, умерла и жена. Спрашивается (продолжал саддукей): которого из семи мужей будет она женой в то время, когда все воскреснут? Все семеро (прибавил он) имели ее» (Мф.22:23–33; Мк.12:18–27; Лк.20:27–39).

К чему идет дело и для чего предложен странный случай с женой – нужно было догадаться. Так обыкновенно поступали раввины в своих состязаниях, указывая на какой-либо пример, делая одни намеки и не приводя раздельных умозаключений и выводов, к которым житель Востока не может привыкнуть. По нашему образу высказывания мыслей, сила возражения саддукейского состояла в следующем: «в книгах Моисеевых не только нет никакого доказательства бессмертия душ; но еще есть нечто такое, что совершенно противоречит учению о воскресении мертвых; именно – закон ужичества. Ежели мертвые воскреснут (как учат фарисеи и Ты), то жена, приведенная в пример, должна по закону ужичества принадлежать или всем семи мужьям, или никому, что равно нелепо; но такого нелепого закона (каким оказывается закон ужичества в отношении к бессмертию) Моисей, мудрейший, Богодухновенный законодатель, дать не мог; следовательно, по учению Моисея, нет воскресения мертвых, и мы, не принимая учения о бессмертии, совершенно правы».

Умствование, по-видимому, не без силы: только им предполагалась недоказанная и ложная мысль, что чувственный союз супружества остается в силе и по воскресении мертвых, в будущей жизни, между теми лицами, которые были супругами в настоящей жизни. И фарисеи не все допускали последнее мнение; а Иисус Христос не одобрял ни того, ни другого. Тем удобнее было отвечать на софизм.

«Не оттого ли именно, – сказал Господь саддукеям, – и происходит ваше заблуждение, что вы не знаете истинного смысла писаний и не имеете правильного понятия о всемогуществе Божьем? Самый образ мыслей ваших о состоянии будущей жизни нелеп и ложен. Жениться, выходить замуж есть принадлежность только настоящей жизни, в которой господствует чувственность. Но там нет ничего чувственного, а потому нет и брака. Сыны воскресения будут сынами не плотскими, а Божьими; их состояние подобно состоянию ангелов».

Замечания этого уже было достаточно для посрамления саддукеев, потому что им совершенно опровергалось возражение саддукейское и с его основанием. Но Господь, вероятно, видел возможность вывести некоторых саддукеев из их заблуждения, поэтому не удовольствовался одним опровержением возражения, а присовокупил со Своей стороны весьма убедительное доказательство бессмертия.

«Столь же несправедливо, – продолжал Он, – думаете вы, что в законе Моисеевом нет ничего о воскресении мертвых и будущей жизни. Разве вы никогда не читали тех мест, где описывается явление Бога Моисею? Как там называет Себя Бог? – «Аз есмь, – говорит Он, – Бог Авраамов, Бог Исааков, Бог Иаковлев». Но Бог не есть Бог мертвых, а живых; посему у Него все живы» (Ис.3:6; Лк.20:37).

Саддукеи молчали. Доказательство, приведенное Иисусом Христом, кроме неожиданности (у саддукеев почиталось за несомненное, что в книгах Моисея нет подобных указаний на бессмертие), отличалось глубиной и духовностью смысла, невиданной в умствованиях раввинов, большей частью мелочных и слабых. Каждый невольно чувствовал, что Бог действительно не назвал бы Себя Богом Авраама, Исаака и Иакова, если бы эти святые мужи вовсе перестали существовать. Некоторые из саддукеев громко выразили свое одобрение при народе (Лк.20:39), который тем более радовался, что торжество Иисуса над саддукеями казалось ему собственным торжеством.

Неудачное выступление саддукеев снова ободрило фарисейских книжников и пробудило охоту вступить в спор с Иисусом. Сговорившись между собой (Мф.22:34), они выбрали одного (Мф.22:35), самого искусного и надежного законника, который, впрочем, как показал опыт, имел не только ум для суждения о важных предметах, но и сердце для принятия истины. Уже прежний ответ Иисусов саддукеям, по замечанию св. Марка, ему весьма понравился, и он взял на себя поручение – искусить Иисуса, вероятно, с лучшим намерением, нежели предполагалось его сообщниками.

Вопрос, предложенный законником, касался любимого предмета – спора о заповедях. Фарисеи постоянно разделяли заповеди на большие и малые; равным образом, все они были согласны в том, что под заповедями большими надо разуметь все обрядовые законы, а под меньшими – правила нравственности. Но какая самая большая заповедь – в этом никак не могли согласиться: одни почитали такой закон о субботе, другие – закон обрезания и так далее. Источником этих исследований и споров была не одна склонность к утончениям и софистике, присущая фарисеям, а частью и нужда: от мнения, какая самая большая заповедь, зависело, какую заповедь можно оставлять в случае так называемого несогласия, или противоречия, обязанностей.

«Первая из всех заповедей, – отвечал Господь, – есть сия: слыши, Израиль! Господь Бог наш есть Господь один, посему возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всей душой твоей и всем разумением твоим и всей крепостью твоей (Втор.6:5)! Сия заповедь более всех.

Вторая, подобная ей, заповедь сия: возлюби ближнего твоего, как самого себя (Лев.19:18)!

Иной заповеди больше этих нет. В этих двух заповедях состоит весь закон и все Пророки». (Это сущность всего закона!)

Ответ этот был самый лучший, хотя и не заключал в себе численного деления заповедей, к которому привыкли законники. Фарисеи оттого именно и не могли согласиться, какая большая заповедь, что считали и измеряли заповеди, вместо того, чтобы проникаться духом их и исполнять их на самом деле.

Не без особенного намерения, произнося заповедь о любви к Богу, Иисус Христос упомянул о единстве Божьем. Это для того, чтобы иудеи, когда Он называл Себя Сыном Божьим, не толковали слов Его так, словно Он проповедовал двоебожие. В опровержение этой клеветы теперь ясно и с силой сказано, что единство Божье есть первая мысль, которую надо иметь при исполнении своих обязанностей.

Ответ Иисусов совершенно удовлетворил желанию книжника, предложившего вопрос. «Так, Учитель. Ты сказал совершенную истину: кроме Бога, нами исповедуемого, нет другого; и любить Его всем сердцем, всем умом, всей душой и всей крепостью, и любить ближнего, как самого себя, – это больше всех жертв и всесожжений!» Из уст книжника-фарисея слышать такое здравое суждение, произнесенное от сердца и с силой, – был случай редкий. Господь за все время служения Своего немного слышал таких здравых суждений.

«Ты не далек от Царствия Божьего!» – сказал Он книжнику (Мк.12:34); светлый, исполненный милосердия взгляд подтвердил этот отзыв. Тем огорчительнее было для прочих фарисеев слышать от своего собрата слова, которые отзывались явной изменой их секте, постоянно утверждавшей, что предания выше писания, обряды важнее заповедей.

Для многих, вероятно, желательно было бы знать о дальнейшей судьбе этого книжника. Предание не говорит о нем ничего. Можно думать, что он рано или поздно ощутил близость Царствия Божьего и, сделавшись последователем Иисуса Христа, собственной жизнью оправдал, что любовь к Богу и ближнему есть большая из всех заповедей.

После этих опытов Божественной премудрости Иисусовой уже никто не смел задавать Ему вопросы. Но когда все умолкли, Господь Сам заговорил с фарисеями.

«Как вы думаете, – спросил Он, – о Мессии: чей Он должен быть Сын?» «Давидов», – отвечал один фарисей без долгого размышления, потому что истина эта известна была каждому отроку.

«Но если Мессия, – возразил Иисус, есть только потомок Давидов, то каким образом Давид (писавший по вдохновению) мог назвать Его своим Господом? Как он мог написать о Мессии: рече Господь Господеви моему (Мессии): седи одесную Мене, дондеже положу враги Твоя в подножие ног Твоих? Если Мессия, по сему изречению есть Господь Давида: то как же Он сын его?» (Мф.22:42–46).

Не сумев найти решительного ответа, фарисеи могли бы однако же прибегнуть к некоторым рассуждениям, и ответить, напр., что потомок часто бывает гораздо выше своих предков, что Мессия будет такой могущественный царь, которого сам Давид мог и должен был назвать своим господином. Но им, как можно догадываться из обстоятельств, не хотелось рассуждать всенародно о предмете, который приводил к их бесчестию. Уже совершенно известно было, что народ почитает Иисуса Христа за Мессию, Он Сам, хоть и в притчах, дал однако же книжникам ясно понять, Кто Он и какая участь ожидает тех, кто не признает Его за Мессию. Полагая, что и настоящий вопрос поведет к тому же, фарисеи почли за лучшее промолчать.

Вопрос остался без ответа. Господь и Сам не благоволил решить его, потому что ближайшая цель – привести к молчанию совопросников и обнаружить перед народом их невежество – была уже достигнута; а дальнейшая – подать повод к размышлению о Божественном достоинстве Мессии – должна была быть достигнута не теперь и не вдруг. Если настоящие слушатели Иисусовы не были еще, как вероятно, способны принять от Него высокое учение о Божественности Его лица, то впоследствии апостолы Петр (Деян.2:34) и Павел (1 Кор.15:25; Евр.1:13) слова Давида, сказанные здесь Иисусом Христом, постоянно приводили в доказательство Его Божественности и раскрыли всю силу их.

Так кончились состязания с книжниками.

Главные секты иудейские явились теперь перед лицом Иисуса Христа со своими искушениями и вопросами, как бы нарочно для того, чтобы показать, как ничтожна была вся их жалкая ученость перед Божественной мудростью мнимого Тектона Назаретского. Вопросы, ими предложенные, ныне могут показаться не столь важными и трудными, но тогда они были таковы, что самые ученые раввины не знали, что отвечать на них. Св. Марк добавляет, что с посрамлением книжников увеличилось уважение и приверженность народа к Иисусу Христу (Мк.12:37). Действительно, нельзя было без удовольствия и удивления видеть, как один человек заставил молчать, обнаружил невежество всех, кто только почитался в Иерусалиме самым ученым и многознающим.

Довольно спокойный тон, в котором книжники, несмотря на посрамление свое, продолжали и возобновляли несколько раз беседу, служил, по-видимому, доказательством, что ненависть их к Иисусу Христу еще не достигла высшей степени. Между тем, она совершенно созрела, и только привычка лицемерить делала ее не такой заметной. Господь совершенно видел сердце врагов Своих, как оно грубо и неисправимо, поэтому, приближаясь к концу служения Своего, почел за нужное без всякой пощады обнаружить перед народом низость их характера и поступков, чтобы предостеречь от подражания им простые души.

Обратившись к народу, Он произнес ту обличительную речь, от которой всегда будут трепетать лицемеры.

«На Моисеевом седалище, – так начал Он, – воссели книжники и фарисеи. Все, что они велят вам наблюдать, наблюдайте, только по делам их не поступайте; потому что они сами говорят и не делают, связывают бремена тяжелые и неудобоносимые и кладут на плечи людям, а сами и пальцем не хотят двигнуть их. Все же дела свои делают с тем, чтобы быть видимыми от людей; для того именно расширяют свои хранилища и увеличивают воскрылия одежд своих.

Также любят первые места на пиршествах и в синагогах и чтобы им кланялись в народных собраниях, и чтобы звали их: «учитель! учитель!» Вы, – продолжал Господь, обратившись к ученикам, – не следуйте сему примеру: не называйтесь учителями: ибо у вас один Учитель – Христос, а вы все братья; и отцом себе не называйте никого на земле (как то делают фарисеи): ибо у вас один Отец, Иже на небесех. Не позволяйте также, подобно им, величать себя начальниками, потому, что у вас один Начальник – Христос. Больший из вас да будет всем слуга. Ибо возвышающий себя унизится, а унижающий возвысится.

Горе вам (воскликнул Господь, обратя речь к фарисеям), книжники и фарисеи – лицемеры, что затворяете Царствие Небесное человекам и не только сами не входите в него, но и хотящих войти не допускаете. Горе вам, книжники, фарисеи – лицемеры, кои поддаете домы вдовиц, и самую молитву обращаете в предмет лицемерия, продолжая оную из тщеславия: тем тягчайшее ожидает вас осуждение! Горе вам книжники и фарисеи – лицемеры, кои обходите сушу и море, чтоб обратить хотя одного в иудейство, а обратив, делаете его сыном геенны, вдвое худшим вас самих!

Горе вам, вожди слепые, кои учите, что если кто поклянется храмом, то ничего; а если кто поклянется златом храма, то непременно должен исполнить клятву! Слепые и несмысленные! что больше: злато или храм, освящающий злато? Также учите вы, что если кто поклянется жертвенником, то ничего; а если кто поклянется даром, что на жертвеннике, тот должен исполнить клятву.

Глупые и слепые! Что больше – дар, или жертвенник, освящающий дар? Ужели вы не разумеете, что клянущийся жертвенником, клянется им и всем, что на нем? И кто клянется храмом, клянется им и живущим в нем? И кто клянется небом, клянется престолом Божьим и Сидящим на нем? Горе вам, книжники и фарисеи – лицемеры, дающие десятину со всех малых растений – с мяты, аниса и тмина; между тем оставляющие существенное, в чем состоит закон: правосудие, милость и верность: сие-то надлежало прежде исполнять, а потом уже (если угодно) думать о том. Вожди слепые, отцеживающие комара, а поглощающие верблюда!

Горе вам, книжники и фарисеи – лицемеры, кои с такой заботливостью очищаете внешность чаш и блюд, . между тем как внутренность ваша исполнена хищения и неправд! Фарисей-слепец, очисти прежде то, что в чаше; тогда и внешность ее будет чиста. Чему уподобить вас – лицемеров? Разве гробам окрашенным, кои снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты. Так и вы снаружи кажетесь праведными, а внутри полны лицемерия и беззакония! Несчастные! вы строите гробницы пророкам и украшаете памятники праведников, и говорите: «если бы мы жили во дни отцов наших, то не были бы сообщниками их в пролитии крови пророческой». Говоря таким образом, вы сами свидетельствуете, что вы сыны людей, кои избили пророков.

Дополняйте же меру преступлений отцов ваших!.. Змии, порождения ехиднины! Как убежите вы от осуждения в геенну? Слышите, что Премудрость Божья вещает вам через Меня: «Се Я еще пошлю к ним пророков и мудрых книжников: но из них одни будут убиты... иные распяты... прочие преследуемы и биты в синагогах». Так вы сделаете все это, дабы пришла на вас кровь пророков и посланников Божьих, убитых вашими предками, от Авеля праведного до Захарии, сына Варахиина, который (так чтите вы храм!) умерщвлен между храмом и жертвенником.

Аминь, аминь глаголю вам, яко все это приидет на род сей, отяготеет над настоящим поколением, над вами и чадами вашими!.. Иерусалим, Иерусалим! – избивающий пророков и камением побивающий посланных к тебе! Колико крат хотел Я собрать чад твоих, как птица собирает птенцов своих под крыле своя: но вы не восхотели! (не восхотели!). Да будет же то, чему быть должно! Се оставляется дом ваш пуст... Истинно говорю вам, вы не увидите Меня отныне (Мф.23:39), доколе не Изыдите во сретение с восклицанием: Благословен грядый во имя Господне!».

С этими словами Господь вышел из внутренних притворов храма во внешние, как бы желая показать, что исполнение последней угрозы началось теперь же.

После того Он уже не был в храме.

Беседы, подобные этой, не остаются без действия и произносятся только теми, которые на то пришли в мир, чтобы свидетельствовать истину и умереть за нее (Ин.18:37). Так никто еще и никогда не говорил в храме иерусалимском в присутствии народа. Обличения самого Исаии (Ис.1:1–20) и Иеремии (Иер.7:1–15) представляются не столь сильными в сравнении с настоящим. Все, в чем Господь при разных случаях упрекал книжников, совокуплено теперь в одно. После этого гордые лицемеры не могли простить своему Обличителю: смерть, смерть жестокая будет с их стороны ответом!..

Для народа обличение книжников было очень нужно. Он должен был наконец увидеть истинную причину своих бедствий – узнать, кто его ведет и в какую бездну. Время пощады кончилось. Не желая преждевременно колебать существующего порядка вещей, при всех его несовершенствах, Господь доселе не раскрывал всей низости характера народных учителей; иногда поддерживал даже важность их сана (Лк.17:14), и теперь велел слушать, чему они учат. Но показав мудрое снисхождение, надлежало обнаружить и неумытную строгость; и она обнаружена! Ни одна страсть не оставлена без обличения, ни одно заблуждение – без упрека. Предпочтение преданий человеческих заповедям Божьим, обременение совести напрасными требованиями, извращение истинного смысла заповедей – все выставлено в таком свете, что нельзя было не видеть истины.

Особенно же – низкий характер книжников, их лицемерие и невежество изображены так живо и сильно, как только может изображать язык человеческий. И все это тем было разительнее для слушателей, что Иисус Христос говорил, уже не как обыкновенный или необыкновенный учитель, а как Мессия, Который, будучи отвергнут синагогой, упрекает ее за неверие и убийство пророков и предсказывает бедствия, за этим неминуемо следующие. Слова «приидет кровь всех праведников на род сей» потрясали сердца самые бесстрашные. Справедливость обличения, святость Обличителя ручались перед всеми и за неотвратимость страшных угроз, которыми окончена беседа.

Такое обличение фарисейства не лишне было и для учеников Иисусовых, тем более для будущих последователей Его. Господь ясно видел, что благодатной Церкви, Им основанной, угрожают те же пороки и страсти, от которых страдала и пала Церковь иудейская; что и между последователями Его не преминут явиться новые фарисеи и книжники, любящие связывать бремена неудобоносимые и возлагать на совести других, не касаясь и перстом своим этой тяжести, умеющие украшать внешность свою, тогда как внутренность полна костей и смрада, – видел, – и, в лице фарисеев иудейских, изрек «горе» всем лицемерам христианским.

Достойно замечания, что Господь, говоря о убиении пророков, не упоминает о Своей крови, которая должна была вскоре пролиться; обещается, несмотря на Свою смерть, виновниками которой будут иудеи, снова послать апостолов и пророков для их вразумления. Так свободен Он был при этом обличении от всякого личного чувства гнева или ненависти! Так неизменно помнил, что Сын Человеческий пришел не судить мир, а спасти его!

Беседа с учениками о судьбе Иерусалима и последних днях мира

Замечание учеников о величии и красоте храма, с ответами на них Учителя. – Беседа с ними на Елеоне о судьбе Иерусалима, о последних днях мира и будущем пришествии Мессии. – Определеннейшее предсказание Его о Своей смерти.

Уклонившись от народа, Богочеловек не остался и в храме, а пошел вон из города, обыкновенным Своим путем, юго-восточными вратами, ведущими на дорогу в Вифанию. Ученики следовали за Ним, исполненные различных, большей частью, печальных мыслей, главным предметом которых, по обыкновению, были они сами и их будущая судьба в царстве Мессии – их Учителя. Сообразно всеобщему народному верованию, им не могло не представляться, что апостолов Мессии ожидают в будущем венцы, слава и богатство; что если в этом звании и неизбежны какие-либо лишения, трудности, жертвы, то все это большей частью уже сделано ими и перенесено: и вот, внезапно слышат они, что из этих апостолов одни будут распяты, другие убиты, все подвергнутся лютому гонению и мукам, и что ряд этих ужасов и бедствий еще не начинался!..

Пусть бы, по крайней мере, в награду за это, ускорено было открытие славного царства Мессии! И эта надежда, казалось, уничтожалась чрезвычайно трудным условием, до исполнения которого Учитель решился не являться в храм. После всего случившегося, думали, возможно ли, чтобы первосвященники и книжники, сами и добровольно, вышли когда-либо навстречу Ему с восклицаниями: «Благословен грядый во имя Господне!» По крайней мере, явно было, что такому условию не исполниться долго, очень долго. Страшная угроза, изреченная Иисусом Христом против храма, также не могла радовать душу израильтянина и отзывалась чем-то ужасным для учеников.

Несмотря на распространившееся ожидание великих бедствий перед пришествием Мессии, к числу которых некоторыми из книжников присовокуплено было даже разрушение храма, иудей никак не мог привыкнуть к этому ожиданию; всякий старался давать ему смысл как можно легче и благоприятнее: особенно в отношении к храму, понятие которого в уме иудея неразрывно соединялось с понятием всего святого и неприкосновенного, с благоденствием народа иудейского, с целостью веры, со славой Самого Иеговы. И этому-то самому храму предсказано теперь запустение, предсказано Самим Мессией, Который притом оставил его навсегда!..

Великолепное и прекрасное здание теперь казалось ученикам Его еще лучше и огромнее. Каждая примечательная вещь, мимо которой они проходили, останавливала на себе их взоры. Один из учеников (Петр) (Мк.13:1) не мог удержаться, чтобы не выразить даже вслух своего удивления величиной камней и прочностью всего здания. Другие (Лк.21:5; Мф.24:1) начали указывать Учителю на дорогие украшения, богатые вклады и дары, которыми украшены были столбы и стены многочисленных притворов храма. Некоторые из даров, кроме их ценности, были примечательны тем, что присланы были из отдаленных стран царями и вельможами. Ученики не говорили прямо, почему они теперь именно так озабочены этими вещами и для чего хотят обратить на них внимание Учителя; но слова и самый вид их показывал, что это происходит от тайного сожаления о храме, осужденном за несколько минут на запустение, от некоторого недоверия если не к предсказаниям Учителя, то к правильности собственного разумения слов Его, наконец, от искреннего и прямого, хотя и детского желания, чтоб Учитель вместо ужасных предсказаний и гнева на храм обратил поболее внимания на его богатство и великолепие, спас его, если можно, от разорения и, как Мессия, принял потом в Свою собственность.

Господь остановился, посмотрел на предметы, которым особенно удивлялись ученики; казалось, Сам разделяя их мнение о чрезвычайной прочности, богатстве и величии храма (Мк.13:2); но в ту же минуту, вопреки их ожиданию, еще сильнее и яснее подтвердил прежнюю угрозу:

«аминь, аминь глаголю вам, не имать остатися здесь камень на камени, иже не разорится!»..»

Решительность и сила, с какими произнесены были эти слова, отзывались непреложным приговором вечных судеб. Ученики не смели более нарушать безмолвия Учителя, Который Своими беседами и действиями заставил размышлять целый Иерусалим и Сам не менее других погружен был в размышление. Молча прошли водяные ворота, молча перешли поток Кедрский, молча взошли на одну из вершин Елеона, которая была прямо против храма (Мк.13:3).

Тем сильнее работало воображение учеников! Самая страшная сторона в ожидании народном, которой доселе они или не верили, или верили, но по-своему, с ограничениями, слабо, – представлялась теперь во всей своей ужасной действительности! «Если храм подвергнется такому разрушению, то что останется целым? Значит, все должно испытать величайшую перемену, быть разрушено до основания». Мрачность подобных мыслей озарялась одной надеждой, – что во времена Мессии все потери будут вознаграждены стократ, явится Иерусалим новый, храм великолепнейший, Богослужение чище и святее.

При такой надежде даже можно было желать, чтобы неизбежное зло совершилось как можно скорее, чтобы скорее явилось и ожидаемое добро. «Пока не будет разрушен этот злополучный храм, Учителю нельзя взойти на престол Израильский. Когда же это будет?» Таким вопросом, естественно, оканчивались все предположения и догадки. Любопытство, тем живейшее, чем казалось оно законнее, овладело особенно Петром, Иаковом, Андреем и Иоанном, которые, привыкнув издавна быть свидетелями самых сокровенных деяний Учителя, более других переживали, если не понимали в Его беседе что-нибудь.

Когда Учитель, взойдя на гору, сел отдохнуть на любимом месте Своем, эти четыре ученика, пользуясь отдалением прочих, отдыхавших по разным пригоркам, завели с Ним разговор о беседе Его и тотчас перевели речь на храм, который был прямо напротив них и представлялся отсюда во всем величии и красоте.

«Скажи нам, когда последует разрушение храма, Тобой предсказанное? Какое знамение Твоего пришествия и кончины века?» События эти, по мнению учеников, согласно народным верованиям, должны были последовать одновременно или весьма скоро одно за другим.

Несмотря на то, что желание знать будущее было в учениках следствием более любопытства, нежели действительной нужды, Учитель нашел полезным преподать им некоторое наставление. Уже наступало время разлуки, после которой апостолам надлежало сделаться вождями многочисленного общества верующих, которое во всех поступках своих, особенно в перенесении страданий, одушевлялось, как известно из истории первобытной Церкви, ожиданием скорого пришествия Иисуса. Не зная ничего определенного о времени этого события, а потому не имея верных правил для своего поведения, первые христиане непрестанно находились бы в опасности быть увлеченными в обман каким-либо лжехристом, в каких не было тогда недостатка.

Одно ошибочное мнение, что второе пришествие Мессии последует тотчас после разрушения Иерусалима, не будучи обличено и опровергнуто, послужило бы источником многих бедствий для христианской Церкви и, может быть, повергло бы ее в сильное смятение. Потом несбывшееся ожидание могло бы охладить веру, погасить надежду, поколебать самое основание христианства. По всем этим причинам нельзя было оставить без ответа недоумения касательно последних дней мира, хотя ответ в настоящих обстоятельствах был крайне затруднителен: ученики многого еще не могли понести.

Следующая беседа Иисуса покажет, однако же, что трудность эта не существовала для Того, Кто ведал все будущее, как настоящее. Мы найдем в ней полный ответ на все три части великого вопроса, предложенного учениками; на первую часть – касательно разрушения храма, ответ весьма определенный, даже в хронологико-топографическом отношении, хотя без численных указаний; на две последние части – касательно кончины мира и всемирного суда, ответ не полный, но совершенно достаточный. Чтоб лучше понять смысл и дух этих ответов, нужно постоянно иметь в виду цель, с которой открывается теперь ученикам будущее.

Она состояла не в удовлетворении праздного любопытства, не в хронологическом определении будущих событий, а в том, чтобы истребить ложную и опасную мысль, будто второе пришествие Мессии последует тотчас после разрушения Иерусалима, предостеречь их во время смутной и грозной эпохи от обольщений, укрепить надежду и терпение тех, которым нескорое пришествие Спасителя могло казаться замедлением, а вместе с тем повернуть всех будущих последователей Своих от духа пытливости – касательно кончины мира – к бдению, молитве, делам любви и преданности в волю Отца Небесного.

Кроме того, при чтении следующей беседы Иисусовой нужно вспомнить свойства языка пророческого, на котором отдаленнейшие, по времени, события кажутся нередко современными, и все, как в перспективе, представляется на одной поверхности, пока не будет найдена истинная точка зрения. По местам, где нужно, мы будем указывать эту точку, не препятствуя впрочем, собственному мнению каждого и не выдавая видимого нами в предмете за самый предмет.

– Вы не напрасно заботитесь о будущем, – как бы так начал Господь Свою беседу с учениками, – по разлучении со Мной вас, действительно, ожидают многие искушения и соблазны. Берегитесь особенно, чтобы кто-либо не обольстил вас словами о пришествии Мессии. Ложь и обман усилятся до того, что многие приидут под Моим именем и будут говорить «я – Христос! настали времена Мессии!» Найдется немало таких, которые поверят им и прельстятся: но вы не ходите в след их, берегитесь! Услышите также о различных войнах и междоусобиях: как бы ни были страшны эти слухи, не ужасайтесь! Всему этому должно быть; и однако же еще не вдруг за этим конец (храму и городу).

Придут бедствия еще большие: народ станет восставать на народ, царство на царство; за всеобщим междоусобием явятся по различным местам голод, язва и землетрясения. Самое небо даст знамения в страшных и необыкновенных явлениях. Но и эти ужасы (которые многими почитаемы будут за решительный признак пришествия Мессии) – только начало болезней рождения.

Вместо напрасных ожиданий кончины века ваше внимание всецело должно быть обращено на вас самих и ваше дело. Ибо вам особенно угрожает опасность (Лк.21:12): еще до начала всеобщих бедствий вы успеете испытать на себе все роды злоключений. При всей вашей невинности на вас обратится ненависть всех народов, злоба иудеев и язычников. Вас будут преследовать, заключать в темницы, подвергать бесчестию, мучениям и смерти. В слепом исступлении от предрассудков самые близкие сродники, родители, братья, друзья сделаются вашими гонителями, предателями и убийцами.

Многие из вас положат за Меня душу свою. Но не унывайте! Среди всех бедствий над вами будет промысл и любовь Отца Небесного; без Его всемогущей воли не упадет с вашей главы ни одного волоса. В то время не раз доведется вам давать ответ и в отечественных синагогах, и в чужеземных судилищах, свидетельствовать о имени Моем перед царями и правителями. На все подобные случаи положите себе за правило – не заботиться наперед о том, что и как вам говорить, ибо будете говорить не вы, а Дух Святый, Кого вы Приимите. Я дам вам тогда такие уста и такую премудрость, против которых не устоит ни один из ваших противников.

Чувствительнее и опаснее всех гонений будет то, что (по причине испорченности нравов), ослабнут узы любви даже между своими; откроются разделения и вражды, явятся изменники и предатели даже между присными по вере; восстанут лжепророки и лжеучители из среды вашего общества. Взаимное доверие умалится, дружество и любовь охладеют, самая вера подвергнется затмению. Будут времена тяжкие: но вы, кто на те времена избран Мной, должны искуплять души терпением. Кто претерпит до конца, тот спасен будет (Лк.21:19; Мф.24:13).

Сколько бы и кто бы ни преследовал вас, дело Божье не может быть остановлено или замедлено. Гонимое Евангелие царствия успеет быть проповедано всем народам, прежде нежели решится судьба Иерусалима и народа иудейского.

Наконец, когда увидите Иерусалим, окруженный войсками, то знайте, что приблизилось время его разрушения. Особенно же когда мерзость запустения, предреченная Даниилом пророком, станет на месте святом, тогда каждый должен оставить надежду на спасение отечества и думать только о своей собственной безопасности. Находящимся в Иудее всего лучше бежать тогда на горы; ибо на ровных местах не будет убежища. Даже если бы кого застигло это ужасное время на кровле, то пусть бежит прямо и не сходит вниз, что-либо взять из дома. И кто будет на поле, пусть не возвращается в город, даже за самой нужной вещью, а бежит прямо.

Для всех будет одно спасение – бегство скорейшее. Это дни исполнения угроз пророческих, ужасные дни суда и воздаяния небесного. Горе тогда будет беременным и недавно родившим: молитесь и просите Бога, чтоб несчастье это не случилось, по крайней мере, зимой или в субботу... Я говорю вам, что тогда будет скорбь, какой не было от начала мира и доныне и не будет. Многие должны пасть от меча, еще более отведется в плен во все народы. Иерусалим будет лишен покрова небесного и отдан в попрание язычникам, имеющее продолжаться дотоле, пока не исполнятся времена языков (Лк.21:24)... Если бы не сократились эти злосчастные дни, то не спаслась бы никакая плоть, но ради избранных сократятся те дни...

Между тем как Богочеловек беседовал таким образом, прочие ученики (Мк.13:37) – один за другим – подходили к Нему и начинали слушать Его беседу, которая для всех была равно поучительна.

– Тем осторожнее в то время, – продолжал Иисус, – должно быть вам; ибо тяжесть бедствия усилит ожидание обетованного Избавителя до того, что расположит верить всякому известию о Нем, а это даст случай сынам погибли злоупотреблять именем Мессии. Смотрите, не верьте никому, кто будет говорить: «вот здесь Христос, или вон там!» Не обольщайтесь самыми чудесами лжепророков. Некоторые из них совершат такие странные и необыкновенные дела, что, если б возможно, ими обольстились бы самые избранные.

Потому-то Я и сказываю вам наперед все это, чтобы вы тверже стояли против обмана (Мк.13:23). Еще повторю, смотрите, если кто скажет вам: «вот Он (Мессия) в пустыне!» – не выходите; или: «вот Он сокрывается во внутренних комнатах!» – не верьте! Не таким образом придет Мессия, когда Ему придти должно. Он не будет иметь нужды в указателях. Как молния исходит от востока и вдруг блистает до запада, так будет (в свое время) и пришествие Сына Человеческого (неожиданно, мгновенно). А где будет труп (Мессия), там (сами собой, ведомые неведомой силой) соберутся и орлы (истинные последователи Мессии.)

Богочеловек умолк (Лк.21:10). Ученики ожидали продолжения речи, потому что еще не было сказано о второй – столь же важной части их вопроса – о кончине мира и времени пришествия Мессии.

– После скорби дней оных (когда, впрочем, окончатся уже времена язычников) (Лк.21:24), последуют ужасные явления на земле и на небе. Солнце померкнет, луна не даст света; звезды спадут с неба, и силы небесные подвигнутся: везде нарушится чин и порядок. На земле будет, как перед бурей: везде уныние, недоумение, боязнь и трепет. Море восшумит и возмутится. Ожидание бедствий сделается ужаснее самих бедствий. Вся природа будет в болезнях рождения.

Тогда явится знамение Сына Человеческого. Увидя его, восплачутся все племена земные о своих грехах и нечестии. Но для истинных последователей Моих время это должно быть временем надежд и утешения. Они спокойно могут воскликнуть тогда и поднять главу. Наконец (после всех этих событий), явится Сам (столь многими и так долго неузнаваемый) Сын Человеческий, явится перед лицом всех людей на облаках небесных, со всем величием и славой, окруженный воинством небесным. По мановению Его сонмы ангелов полетят от одного конца вселенной до другого с трубным гласом и соберут избранных его от всех четырех ветров. И тогда наступит кончина мира и начало славного Царствия Божьего на земле.

При таком величественном и утешительном изображении второго пришествия Мессии, и ныне способном произвести самое сильное и отрадное впечатление на всякое доброе и благочестивое сердце, – любопытство учеников Иисусовых касательно времени этого события, естественно, должно было усилиться до высочайшей степени. «Когда же, когда будет все это?» – сказано, вероятно, тогда было не одним Петом. Так, по крайней мере, заставляет предполагать ход беседы.

– Важнейшие события, – отвечал Богочеловек, – в Царстве Божьем, подобно как в царстве природы, сами себя предсказывают: только надо быть внимательными. Посмотрите на смоковницу и на все прочие деревья (Лк.21:29) и возьмите с них пример для себя. Когда ветви их становятся мягки и начинают пускать листья, то, видя это, вы сами (Лк.21:30) (без всякого пророчества) говорите, что скоро будет лето. Так, когда увидите все это (что Я прежде сказал) сбывающимся (над народом иудейским), то знайте, что наказание близко (Мф.24:33; Мк.13:29), суд при дверях. Да, оно близко, – прибавил Учитель, возвысив голос, – истинно говорю вам, не прейдет еще настоящее поколение людей, как в Иерусалиме не останется камня на камне. Небо и земля прейдут, а слова Мои не прейдут!..

Неизъяснимое Божественное величие отражалось в этих словах Иисуса. Каждый из слушавших чувствовал, что слышит не простую угрозу, что в самом деле небо и земля готовы выйти из своего чина только бы дать место их исполнению.

– Что же касается, – продолжал Богочеловек, – последнего дня и часа всего мира (Мф.24:36), то его никто не знает – ни ангелы небесные, ни Сам Сын (Мк.13:32), а Отец один. (В наставление ваше можно сказать только, что) в пришествие Сына Человеческого будет, как во дни Ноевы: как перед потопом ели, пили, женились – до самого того дня, когда Ной вошел в ковчег, никто не думал о будущем, не предвидел никакой опасности, пока не пришел потоп и не истребил всех; так будет и в пришествие Сына Человеческого (та же беспечность, роскошь, безверие и разврат). По чрезвычайной внезапности дня того, – продолжал Господь, – может случиться, что два человека будут на поле: один будет взят, а другой оставлен; две женщины, мелющие в жерновах: одну возьмут, а другая останется.

При такой неизвестности всякий должен смотреть за собой, чтобы ни у кого сердце не отягощалось объядением или пьянством, чтобы не было слишком предано заботам житейским. Ибо день тот застигнет внезапно – как сеть, захватит всех живущих на земле (Лк.21:35). Всем надо поступать тогда, как поступил бы хозяин дома, если бы видел, что к нему в неизвестное время придет тать. Он вовсе не спал бы, чтобы не дать подкопать дома своего. Тем более тогда не должно спать; ибо в который день не думают, Сын Человеческий приидет.

Ожидание пришествия Его можно сравнить еще с ожиданием слуг их домовладыки. Представьте, что кто-либо, отправляясь в путь, оставил дом свой в управление слугам своим, назначив каждому свое дело. Как хорошо тому рабу, которого господин, вернувшись, найдет поступающим как приказано! Ей, он над всем имением своим поставит его! Напротив, тот негодный раб, который, по злобе своей, начал бы рассуждать сам с собой: «Мой господин придет не скоро, может быть, никогда», – и стал бы злоупотреблять властью, ему данной, бить и мучить товарищей своих, расточать имущество господина, есть и пить с пьяницами.

Что, наконец, будет с этим рабом, когда в день, в который он не ждал, придет господин его? Он подвергнет его великим мукам, предаст на заключение в одно место со злодеями, где будет плач и скрежет зубов. Бдите убо и молитеся на всякое время; потому что не знаете, когда приидет хозяин дома, вечером или в полночь, в пение петухов или поутру, чтобы, придя внезапно, не застал вас спящими. А что вам говорю, то говорю всем последователям Моим, бдите! Немного помолчав, Богочеловек опять начал речь, чтобы как можно тверже напечатлеть в сердце учеников те истины, о которых беседовал.

– В то решительное время произойдет то же, что произошло с десятью девами, которые в день брака, по обыкновению, должны были выйти со светильниками навстречу жениху. Пять из них были мудры, и пять юродивы. И последние запаслись светильниками, но были так глупы, что не взяли с собой масла. Мудрые, напротив, приготовили то и другое. Поскольку жених несколько задержался, то все неприметно задремали и уснули. И вот в полночь вдруг раздался вопль: «Жених грядет! Выходите навстречу!» Все встали и начали зажигать светильники.

Глупые девы увидели теперь, что у них нет масла. «Дайте нам масла, – говорили они мудрым, – светильники наши угасают». «Но, – отвечали мудрые, – таким образом может недоставать масла у вас и у нас, идите лучше к продавцам и купите себе». Глупые пошли. Между тем, в то самое время пришел жених. Мудрые девы встретили его с горящими светильниками, проводили его и вошли с ним на брачный пир, после чего двери были тотчас затворены. После пришли и глупые девы и начали просить жениха, чтобы отворил им. Но жених, видя их глупость, отвечал, что он вовсе не знает их. Видите, – сказал Господь ученикам, – как нужна бдительность и благоразумие: будьте всегда готовы; ибо не знаете ни дня, ни часа, в который Сын Человеческий приидет!

Кроме главного совета о бдительности, ученики должны были уразуметь из предложенной притчи еще две новые важные истины: а) что пришествие Мессии будет весьма не скоро, так что самые мудрые, как бы утомившись от долгого ожидания, могут предаться сну, то есть не ожидать во всякое время жениха; б) что добродетель христианина должна быть совместна с благоразумием и духовным просвещением, равно как глупость может вести к пороку и развращению, и что, следовательно, христианин обязан пещись о просвещении своего ума и избегать невежества, в каком бы виде оно ни представлялось.

– Хотите ли, – продолжал Учитель, – знать, как поступит Сын Человеческий по Своем пришествии и как должно поступать вам, ожидающим Его прихода? Он поступит подобно человеку, который, отправляясь в дальний путь, препоручил имение рабам своим. Зная хорошо их свойства и способности, он дал каждому из них, сколько нужно: одному – ревностнейшему – пять талантов, другому – два, третьему – один – и отправился.

Получивший пять талантов пошел, употребил их в дело и приобрел на них еще пять талантов. Так же точно поступил и получивший два таланта: он приобрел другие два. Получивший же один талант пошел и закопал его в землю, скрыв без всякого употребления серебро господина своего.

Господин долго был в отсутствии, наконец, возвратился и потребовал рабов своих к отчету. Получивший пять талантов явился первый, он принес, кроме них, еще пять талантов и сказал: «Господин, ты дал мне пять талантов, вот я приобрел на них другие пять талантов, возьми!» – «Хорошо, добрый и верный раб, – отвечал господин, – поскольку ты был верен в малом, то я поставлю тебя над многим; войди в радость господина твоего!» Явился также и получивший два таланта и сказал: «Господин, ты дал мне только два таланта, но я приобрел на них другие два – возьми!» – «Хорошо, добрый и верный раб, – отвечал господин ему, – ты был верен в малом, получишь больше: раздели и ты радость господина своего!» Явился наконец и тот, кому дан один талант. «Господин, – сказал он грубо, – я хорошо знал тебя, что ты человек жестокий, жнешь, где не сеял, и собираешь, где не расточал.

После этого что мне оставалось делать с моим одним талантом? Я пошел и скрыл его в землю; вот тебе твое, ни более ни менее, как сколько дано мне!» – «Раб лукавый и ленивый, – отвечал господин, – когда ты знал, что я жну, где не сеял, и собираю, где не расточал, то тем более надлежало тебе отдать серебро торжникам, чтобы я, возвратившись, мог получить его с прибылью. Возьмите у него, – сказал господин прочим слугам, – талант и отдайте имеющему десять талантов; ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего возьмется и то, что имеет. А непотребного раба бросьте в самую глубокую и мрачную темницу, где плач и скрежет зубов».

– Когда, – продолжал Богочеловек, – Сын Человеческий приидет во славе Своей, в сопровождении св. ангелов, тогда Он сядет на престоле славы Своей, и соберутся перед Ним все народы, и Он весь род человеческий разделит на две части, как пастырь отделяет овец от козлищ. Первые (добрые, кроткие, смиренные сердцем) будут поставлены на правой, а последние (злые и развращенные) на левой стороне. Стоящим по правую руку скажет Он: «Приидите, вы, благословенные Отцом Моим, наследуйте Царство, уготованное вам от сотворения мира! Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником и вы приняли Меня в дом; был наг, и вы одели Меня; болен был, и вы посетили Меня, в темнице, – и вы пришли ко Мне». Праведные удивятся этому и скажут: «Господи, когда было все это? Когда мы видели Тебя алчущим и напитали? или жаждущим и напоили? Когда также мы видели Тебя странником и приняли? или нагим и одели? Никто из нас не помнит этого. Когда также видели мы Тебя больным или в темнице и посещали Тебя?» – «Истинно говорю вам, – скажет Царь, – все это вы сделали Мне, потому что все доброе, что вы делали для кого-либо из братьев Моих меньших, Мне Самому сделали».

После того Царь обратится и к тем, которые будут стоять на левой стороне: «Подите, – скажет Он им, – от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его! Потому что вы не дали Мне есть, когда алкал Я; вы не напоили Меня, когда жаждал Я; не приняли в дом, когда был странником; видели Меня нагого и не одели; слышали, что Я болен и в темнице, и не посетили Меня». И грешники также, подобно праведным, удивятся и спросят Господа, когда они видели Его алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице и не послужили Ему? Но Господь скажет им: «Вы, действительно, не сделали этого: потому что если вы не сделали ничего подобного братьям Моим меньшим, то это все равно, что вы не сделали Мне Самому».

– И пойдут, – заключил Господь, – праведные в жизнь вечную, а грешные в вечное мучение».

Окончив беседу, Богочеловек вдруг обратил речь к предмету, вовсе неожиданному для учеников.

«Вы знаете, – сказал Он, что через два дня Пасха, ведайте же и то, что Сын Человеческий в это время предан будет на распятие». Такое решительное и определенное указание на род и день смерти Своей заключало в себе нечто крайне печальное, ужасное, чего не было во всех прежних предсказаниях Господа о Своей смерти.

Но воображение учеников, наполненное множеством разных предметов, ими виденных и слышанных в продолжение целого дня, ослабло до того, что они не в состоянии уже были слишком трогаться самыми важными вещами: страшное предсказание Учителя о Своей смерти не произвело на них, сколько можно судить по обстоятельствам, особенного впечатления и не возбудило никаких вопросов, затерявшись, так сказать, в общем неопределенном ожидании печальных происшествий, которыми умы их давно были преисполнены.

Лучи заходящего солнца, догорая на золотой вершине храма, напоминали о покое ночном. Все склоняло к отдохновению. Учитель и ученики еще раз взглянули на храм и город и пошли далее – в Вифанию.