Никифор Григора (1290/1–1360) Описание Святой Горы Афон

Никифор Григора (1290/1–1360) [греч] – богослов, разносторонний ученый, историк. Первоначальное образование Никифор Григора получил под руководством своего дяди, Гераклейского митрополита Иоанна, затем учился у Иоанна Глики и Феодора Метохита.

Многие десятилетия Никифор Григора был в центре богословских споров своего времени. Он был оппонентом Варлаама Калабрийского в открытом споре, организованном в Константинополе, но одновременно не принимал и исихазм. После признанания ортодоксальности позиции Григория Паламы на церковном соборе Никифор Григора подвергся опале и был заточен на несколько  лет в монастырь.

До конца жизни Никифор Григора не прекращал борьбы с паламитами. Универсализм его знаний  выразился в многообразии его сочинений. Он – автор речей и проповедей, житийных произведений. Он написал полемическое, построенное в форме диалога,  сочинение "Флорентиец", в котором под вымышленными именами представил себя и Варлаама Калабрийского. Ему принадлежат труды по математике, музыке и астрономии; в этих последних он предлагал реформу календаря. Самый известный труд Никифор Григора – историческое сочинение "Ромейская история", в последней части носящий характер мемуаров. Труд, который мы публикуем, называется "Антиретики", это более поэтическое, чем научное описание Афона, прекрасные образец византийской риторики.

Перевод наш - портала Горы Афон. Мы постарались перевести это "чудо риторики" с древнегреческого на удобо-понятный язык так, чтобы вы и поняли мысль - и почувствовали и колорит слова автора. - Святая Гора Афон





Гора Афон  достойна удивления и в том, что воздух здесь действительно обладает весьма великолепным естественным растворением, и что Гора украшается некой многочисленной и разнообразной зеленью, и, чтобы сказать во всей красе слова, она привлекает чувство паломников, сообщая им невероятную легкость, и кроме этого передает душе радость наслаждения этой красотой; ведь радость здесь отовсюду течет, как из сокровищниц, и включает в себя радующий дыхание восторг благоухания и восхищающий глаз цвет цветов.
 
Большей частью Гора пребывает погруженной в чистых солнечных лучах, и покрытой листвою многих видов деревьев. Еще бы, ведь она богата рощами 1 и пестрыми лугами-творением человеческих рук. И оглашается она звучанием птиц 2 всякого рода; и рои пчел там облетают цветы и наполняют тихим жужжанием воздух, и из всего этого ткется там некий необыкновенный густой пеплос 3 - то есть ковер - наслаждения, не только весною, но во всякий миг и время, так как всегда равно связан красотой круг четырех времен года к равной прелести каждого времени и наслаждению человеческих чувств.

Особенно, когда из глубины рощи и оных дерев утреннее пение соловья 4 совоспевает, так сказать, вместе с одиноко живущими там отшельниками, и сопрославляет Господа. Ибо он (соловей) имеет в груди и некую боговдохновенную кифару и природный природный псалтирий 5, и совершенное стройное звучание трубы, звуки гармоничной музыки 6, которая неожиданно охватывает слушателей.

Вместе с тем, место орошается и переполняется многими источниками самоистекающих вод; потоки, извергающиеся здесь и там, рождаются как притоки бесчисленных источников и, тихо и тайно, как бы крадущие бег друг у друга, соединяют свое течение, словно специально (!) и незаметно как бы подобно чувствующим существам, претендующим на некую разумность и благородство поведения.

Это раскрывает большую возможность тамошним монахам, чтобы, ведя невозмутимую жизнь, они обрели крылья молитвы в спокойствии (ησυχη) возносили души к Богу, так как Гора предоставляет много природных удобств для безмолвия (ησυχια), желающим шествовать на земле к небесному Гражданству.

И подлинно, Гора доставляет все необходимое, преизобильное снабжая необходимым для разнообразного питания во всякое время имея все в своем доме (οικοθεν οικαδε). Несмотря на то, что Гору объемлет широкое море, доставляя ей из этого окружения, большую прелесть, то есть Афон как бы выростает из моря, и море, тем не менее, не позволяет Ему стать островом в собственном смысле, [120] Так, море дает Горе выгоду и окружением воды — и тем, что через перешеек из вытянувшегося наружу по длине равно как и по ширине материка можно доставлять грузы.

Более того, различне виды добродетелей соединяются на Афоне друг с другом, беря себе пример как от природы, так и от аскетических подвигов обитателей.

И еще скажу, здесь подлинно нет никакого сожительства с женщинами и даже необузданного взгляда, а тем более роскошного искусства наряжаться. То есть на Святой Горе нет всего того столь многого, что порабощает душу в то самое древнее сношение со змием, облекает душу в блудную энергию, управляющую миром, заключая душу в безвыходное колесо вращения 7 и наполняет жизнь великой мешаниной, суетой и волнением. Да что я говорю, здесь нет ни публичной торговли, ни рынков, ни смотрителей рынков, ни судебных трибуналов, ни демонстрации красноречия, ни спеси, провозглашающей законы желания с колесницы.

Ни господство, ни рабство не определяют там жизнь, но равноправие в речи, умеренность души, почтенность характера и благородная справедливость выступает на сцену и совершает свой добрый танец вокруг того места. То есть здесь царствует все то, что приводит к небесному призванию на земле и создает истинную философию добродетели в душе.

А именно не укореняется там ни богатство, ни расточительность денег, ни вялая изнеженность, но здесь вы найдете именно мужествененый характер, души которые имеют воистину почтенный, благородный, стремящийся во дворцы добродетели нрав. Если сказать подробнее, вы найдете человека, который настроен на дорийский манер и готов душею к добру или всегда скор для добрых дел.

Ибо, с одной стороны, само собой, так сказать, оное место отпугивает и отталкивает всякое зло, а с другой, - внушает и поселяет в себе всяческую добродетель, и насколько оно добролюбиво, настолько злоненавистно.

И это издавна гора Афон провозгласила и предсказала, не губами и не какими-то речевыми органами, - но живыми делами, как бы воодушевленными и способными через всю землю и море распространять и провозглашать весть добра.

Ибо, когда варварское и гордое устремление того древнего Ксеркса, распутствуя, равно как и превосходя, против природы всех вещей и поднявшись, чтобы все элементы мира заново переделать, когда он перекопав перешеек этой вот горы, Афон элементарно переделал в остров, переправлял сухопутное войско силы по водным каналам моря и так сделал свое сухопутное войско морским. Тогда у всех на виду, перед всей вселенной, изобличила его гора Афон, избавила его от спеси для того, чтобы он более стал похож на человека и смирился.

Так Гора через него научила всех царей, стратегов и сатрапов тому, чтобы, освободившись от неуместной спеси, мыслили, скажем, более скромно.

Таким образом, изначально природа устроила Афон мастерской добродетели 8, и Гора влечет к себе самой издавна не только тех, кому позволено вкушать в мед оной добродетели и безмолвия, но и тех, кому случилось узнать тамошние достоинства услышав от других... Так постоянно все время и до наших дней Гора делает всех своих обитателей, с одной стороны, знаменитыми, особенно тех, кто сохранили до самого [121] конца чистым и неподкупным, не засоренным и свободным от всех плевел поле добродетели, а, с другой стороны, изгоняет оттуда, с силой и властью отгоняте и отталкивает от себя общение с лицемерными и нечестивыми людьми.

Комментарии

1. Обратим внимание на традиционность набора элементов для характеристики приятного места: «все луга Азии и ручьи и разнообразный цвет там произрастающего» (Greg. I. 324.7-8).

2. «Небеса, оглашающие всю землю, возвещают славу господа» (Greg. I 325,21-22), также в энкомии «переселяющаяся мудрость, достигшая императора» сравнивается с птицей (Greg. I. 326.12-19), речи императора характеризуются как «разнообразие красок, словно у полевых цветов» (Greg. I. 336.3-4). Эти примеры, вероятно, можно расценивать как еще одно свидетельство воздействия риторики на описание. Впрочем, изображения природы, особенно идеализированный «смешанный лес», «у Вергилия еще воспринимаемый», «уже у Овидия» настолько «типизирован и схематизирован», отмечает Э.Р. Курциус, что «эти фокусы (Kunststüecke)», становятся прочными топосами (см.: Curtius Е. R. Europäeische Literatur und lateinisches Mittelalter. Bern; Müenchen, 1984. S. 201).

3. Пеплос афинские женщины ткали в течение месяца к празднику Панафиней для деревянного изображения богини. Его несли в центре праздничного шествия. Ср.: Greg. f. 332.19-20.

4. Каллист I в жизнеописании Григория Синаита сравнивает его с соловьем. См.: Каллист. Житие... XVI. 25.11 (Зап. Ист.-филол. фак-та Императорского С.-Петербургского ун-та. 1896. № 35. С. 38.29-39.6). Согласно любезно предоставленному мне переводу X.-Ф. Байера: «Подобно тому, как соловей, пойманный охотником и заключенный, ни во что не ставит все то, что ему предлагается в пищу, но тоскует о приятной жизни среди гор и цветущих тамошних деревьях и о привычном его пребывании и провождении жизни около источников, текущих с приятной и прозрачной водой, и посему, ударяя крыльями, стремится и ищет свою достойную подругу, чтобы с ней попеременно и стройно петь и возглашать с обычной свободой и наслаждением звонкую и гармоничную песню...»

5. В тексте энкомия упоминается «кифара Орфея» (Greg. I. 333.25-334.1). Псалтирий-струнный инструмент (см.: LSJ. 2018).

6. В этой строчке, мы полагаем, отразилось увлечение автора теорией музыки. В энкомии содержится детальное описание механизма возникновения гармоничного звучания, опять как образ императорского красноречия: «Ибо подобно тому, как некий лучший музыкант (создает) гармонию в звуках, с одной стороны, натягивая струны так, как им должно располагаться, с другой, ослабляя, как это лучше, и делая размеренно интервалы, он, как возможно, лучше замешивает песню...». (Greg. I. 336.23-337.1).

7. εγκαινια — библейское слово (см.: LSJ. 469), сегодня употребляемое в Греции.

8. Императорский дворец в энкомии назван «эргастерием благоустройства, всякой моральной добродетели и упражнения» (аскезы — Greg. I. 327.13-14).