Хранитель наследия утерянной Святой Руси. Игумен Афонского Пантелеимонова монастыря схиархимандрит Мисаил (Сапегин)

4 февраля 1940 г. преставился игумен Русского на Афоне Свято-Пантелеимонова монастыря схиархимандрит Мисаил (Сапегин). На время его игуменского служения выпало множество испытаний, которые перенести мог только человек сильной веры и глубокого внутреннего подвига. Приняв русскую святогорскую обитель на пике ее расцвета, он всеми силами пытался предотвратить ее увядание после трагических событий 1917 г. на Родине. По сути, на далеком Афоне он выступил в роли хранителя наследия утерянной соотечественниками Святой Руси. Глубокий аскет и молитвенник, он всецело полагался на Волю Божию. И в этом был залог успеха его служения. Как вспоминал о старце русский эмигрантский писатель Вл. Маевский: «В облике игумена отца Мисаила было что-то патриархальное, нечто от идеального монаха доброго старого времени... Этот знаменитый старец являлся как бы настоящим аллегорическим изображением доброго и могучего духа старой России — той самой «Святой Руси»... Каждого посетителя обители поражала трогательная, почти детская ласковость и доброта отца Мисаила. В ней, в этой ласковости ребенка опять так и чудилась Святая Русь с ее тихим светом и необыкновенными возможностями».
......................................
Схиархимандрит Мисаил (в миру Михаил Григорьевич Сапегин) родился в 1852 году в крестьянской семье села Ижевск Спасского уезда Рязанской губернии. Его мать звали Анастасией. Освобожденные Царем-Освободителем от крепостного права крестьяне получили право на образование, и дети неграмотных крестьян пошли в сельские школы. В одной из таких школ получил свое начальное образование и юный Михаил. В возрасте 22-х лет он решился стать монахом, на что получил благословение своих родителей.
На Афон Михаил прибыл в 1874 году и поступил в русский монастырь святого великомученика Пантелеимона. Но его тут же отправили обратно в Россию в послушники отцу Михаилу (Савицкому), который на Чумбуре устраивал рыбный завод. Там он подвизался пять лет. Затем его вновь вернули на Афон и 7 марта 1879 года постригли в мантию с именем Мисаил. После пострига ему дали послушание в канцелярии помощником отца Тихона (фон Рамбаха). Наконец-то исполнилось его заветное желание — насладиться близостью старцев обители, отца Иеронима (Соломенцова) и отца Макария (Сушкина), которые также возлюбили отца Мисаила. 9 марта 1885 года его рукоположили в диакона, а 6 октября 1885 года — в иеромонаха. После смерти старца Макария отца Мисаила благословили возглавить Константинопольское подворье обители, а потом и Одесское подворье, где он пребывал до самого избрания его игуменом в 1905 году.
29 мая 1905 года отец Мисаил по жребию был избран наместником, а после смерти игумена Нифонта (Четверикова), 13 ноября того же года, в день памяти вселенского учителя святителя Иоанна Златоуста, преосвященным Досифеем отец Мисаил был возведен в сан архимандрита и утвержден Протатом в звании игумена. В этой должности он пробыл почти 35 лет. Тяжелый крест выпал на долю игумена Мисаила. Все его игуменство было непрерывным подвигом.
Вскоре после принятия им управления монастырем случилось великое наводнение, уничтожившее много зданий и причинившее громадные убытки. Затем началось имябожническое движение, которое нанесло огромный вред монастырю и всем, а особенно игумену, причинило великую скорбь. Не успело забыться это несчастье, как последовали новые: мировая война, а за ней крушение Родины, окончательно подорвавшее материальное благосостояние русской святогорской обители.
Надо иметь очень крепкую веру в Промысел Божий, чтобы не пасть духом после таких тяжких потрясений. Все эти несчастья требовали от отца игумена неимоверных усилий, необычайных забот и энергии, чтобы найти средства к существованию многочисленного (в начале его игуменства численность братии составляла 1700 человек, а к концу игуменства — около 500 человек) братства.

С начала его игуменства до 16 ноября 1934 года, когда он был парализован и больше не выходил из кельи, он не пропускал ни одной службы, разве что по крайней нужде и сильной болезни. Он считал день потерянным, если не служил Божественной Литургии. Всегда и во всем будучи пунктуальным, он в числе первых являлся в церковь, где звучным и мощным голосом читал шестопсалмие на утрени, а в праздничные дни — поучение братии. Зная, что праздность — мать всякому злу, отец Мисаил строго следил, чтобы никто не мог «празден в келье сидеть» и чтобы каждый инок нес какое-либо послушание для общей пользы. Заботы отца Мисаила о внешнем благоустройстве монастыря выразились в постройке новых зданий, церквей.
Как человек, но в то же время монах, отец Мисаил объединял в себе многие добродетели. Он отличался добротой, любовью, снисходительностью, незлобием и смирением. Терпение же и благодушие его были поразительны до изумления. Иноческую жизнь понимал он только в возвышенном ее значении, как постоянное стремление к самоусовершенствованию в духе христианской любви служения ближнему. В отношении монастырской братии, своих о Господе духовных чад он проявлял постоянную заботу как родной отец. Все немощи чад своих отечески долготерпеливо носил, исправляя их духом кротости. Его нелицемерная доброта, искренность, смирение и врожденное чувство такта невольно располагали к нему всех, с кем ему приходилось иметь дело.
Видевший его писатель Борис Зайцев так передает свое впечатление о нем: «Отец Мисаил держится с той глубоко русской, народной простотой и твердостью, которой чужда всякая рисовка. Одинаково уверенно и крепко служит он: и читает баритоном шестопсалмие, и дает целовать руку, и сам кладет земные поклоны, и слушает, как ему поют «Испола эти деспота».
А вот как описывает встречу с ним и его жизненный путь другой писатель, Вл. Маевский:
«Отец игумен уже ждет вас! — сказал наместник. — Из своих покоев он никуда не выходит, но дорогих гостей принимает с любовью и радостью. Что поделаешь, такова, видно, Господня воля: приходится отцу Игумену не покидать кресла... Паралич. Да и возраст преклонный, больше восьми десятков годов. Но голова у нашего отца игумена и поныне светлая. Дай, Господи, такую голову каждому и молодому. Впрочем, сами убедитесь».
Отец Иоанникий был прав. Прошло не более получаса, а я уже уходил от архимандрита Мисаила, очарованный настоящим обаянием, явившимся следствием прекрасных впечатлений, полученных мной после визита к этому удивительному, маститому старцу.
Знаменитый игумен восьмидесятидвухлетний старец Мисаил — пожизненный настоятель обители по избранию братии. Нечего и говорить о том, каким всеобщим уважением и почетом пользовался на всем Афоне этот замечательный человек, мудрый и заботливый отец многочисленного иночества, находящегося у него в братском подчинении.
Еще безусым юношей прибыл он на Афон по горячему и полному веры побуждению и поступил в Пантелеимонов монастырь. Тогда и началось длительное и упорное прохождение монашеской школы под строгим руководством опытных старцев, постепенно возводящих молодого инока на непонятную для мирского человека духовную высоту, открывавшую ему путь к высоким подвигам. Он прошел много послушаний, из которых самое важное — многолетнее настоятельство в Константинополе, на монастырском подворье. Именно это послушание дало ему большой житейский опыт и сильно расширило его кругозор.
Вообще, несмотря на почти полное отсутствие какого-либо школьного образования, отец Мисаил всегда отличался не только большим природным умом, но и умением держать себя с самыми разными представителями общества. Он обладал в разговоре большим природным тактом, житейской мудростью и находчивостью. Иногда только некоторая природная застенчивость замечалась в этом выдающемся монахе, но ответы его всегда были метки и живы. Лишнего он не говорил никогда и вообще всегда держался скорее сдержанно, с истинным монашеским достоинством и редкой скромностью.
Прошли годы. Из молодого инока вырос проникновенный и опытный старец, славившийся своей строгой жизнью и являвшийся образцом истинно аскетической жизни для других монахов. И пришло время, когда братия сама с любовью и уважением возложила на отца Мисаила игуменство над собой. Но это явилось для него наиболее тяжким послушанием в бесконечном ряду всех других, исполненных тогда, когда он сам находился под игуменской властью.
Необходимо было обладать колоссальными силой воли, опытностью и умом, чтобы нести ответственность за благополучие обители, поддерживать престиж и высоту духовной власти. И этих качеств с избытком хватало у отца Мисаила, несмотря на его возраст и развившиеся под конец жизни различные недомогания, приковавшие маститого старца к креслу. Но это обстоятельство, однако, ничуть не мешало ему принять меня у себя с исключительной любезностью, отеческой ласковостью и заставить искренне наслаждаться интересной беседой с ним и отеческими наставлениями, исполненными жизненной мудрости, душевной ясности.
В облике игумена отца Мисаила было что-то патриархальное, нечто от идеального монаха доброго старого времени. Не входя сам в подробности административно-хозяйственной жизни огромного монастыря, отец Мисаил имел дар избирать хороших помощников, которым доверял ведение всех дел. При этом он всегда любил покровительствовать людям с образованием, прекрасно относился к ним и старался дать им подходящее послушание. Это был человек мира. Благодатное спокойствие, сияющая ясность духа, кротость и терпение — вот отличительные черты характера этого необыкновенного, воистину святого и благодатного человека.
«Стяжи мир, и вокруг тебя спасутся тысячи», — эти слова преподобного Серафима Саровского вспоминаются при мысли об отце Мисаиле. И, как плоды этой святой жизни, у отца Мисаила были несомненные дары Святого Духа: дар прозорливости и предвидения. Но выше всего — дар отеческой любви.
Шло время. А я все с большим и большим наслаждением прислушивался к густому баску мудрого старца, который продолжал ласково одаривать меня своими отеческими наставлениями как бесконечно дорогим подарком, наполнявшим всю мою душу самыми лучшими чувствами.
Отец Мисаил как-то невольно подчинял себе всех окружающих своими богатыми душевными качествами, влияние которых в значительной степени подкреплялось еще и внешней импозантностью его величественной фигуры. Этот знаменитый старец являлся как бы настоящим аллегорическим изображением доброго и могучего духа старой России — той самой «Святой Руси», о которой я уже говорил выше. Он был высок ростом, широк в плечах и крепок телосложением. И эти особенности ярко бросались в глаза даже тогда, когда этот гигант-старец сидел в своем глубоком кресле, скованный тяжким недугом.
И в то же время каждого посетителя поражала трогательная, почти детская ласковость и доброта отца Мисаила. В ней, в этой ласковости ребенка опять так и чудилась Святая Русь с ее тихим светом и необыкновенными возможностями».
Келейная обстановка отца Мисаила была самой простой, и в одежде он почти не отличался от остальной братии. В общую братскую трапезу ходил неопустительно. Двери кельи его были открыты с раннего утра до поздней ночи. Непрестанно приходили люди: то свои братья с разными нуждами, то иноки других обителей и пустынники за пособием. Всех надо было выслушать, сделать распоряжение, оказать духовную и материальную помощь. И так беспрерывно продолжалось 35 лет! Очень редко отец игумен покидал обитель. Разве иногда посещал метох Крумицу, находящийся в 30-ти верстах от обители, чтобы повидать тамошнюю братию, преподать благословение труждающимся, утешить скорбящих, ободрить малодушных. Несмотря на чрезвычайное материальное оскудение обители к концу его игуменства, отец Мисаил продолжал поддерживать прекрасные старые традиции — окормлять русских людей, в миру сущих. Каждый, кто побывал на Афоне из русской эмиграции, навсегда запечатлел в душе своей дивный образ благостного старца игумена Пантелеимоновского монастыря.
Высокого мнения об архимандрите Мисаиле был Первоиерарх РПЦЗ митрополит Антоний (Храповицкий).
А вот что писал о своей встрече с отцом Мисаилом в 1931 году иеромонах из Владимировской миссии РПЦЗ в Карпатах о. Серафим:
«Достаточно лишь раз взглянуть на сего святого старца, чтобы полюбить его крепкой сыновней любовью. Кого не согрела, не успокоила и не ободрила его веселая лучезарная улыбка?! «Ангелом во плоти» зовут его духовные чада. И ни к кому на Афоне так не подходит это имя, как к батюшке отцу Мисаилу. Более совершенного воплощения незлобия и святой любви Христовой мне не приходилось видеть. 26 лет правит отец Мисаил обителью в духе сей великой любви. И хотя много пришлось пережить ему скорбей и треволнений, по-прежнему исполнен мира, кротости и ангельского добродушия его благолепный старческий лик.
Увы, годы, однако, сказываются, и отец Мисаил, видимо, уже начал изнемогать. Пришлось оставить ему ежедневное совершение Божественной Литургии, так как врачи запретили ему громко говорить, но все долгие службы он посещает неукоснительно и выстаивает их до конца.
Ласково принял меня в своей скромной приемной отец архимандрит. Долго расспрашивал о нашей миссии. С трогательной любовью и глубоким уважением отозвался он о трудах архимандрита Виталия, за миссионерской и церковно-издательской работой которого он следит уже давно. И с охотой согласился благословить нашу миссионерскую обитель во Владимировой на Карпатах».
А вот воспоминание тогда еще студента Белградского богословского института С. Верина:
«Помню, в 1923 году, будучи студентами, приехали мы на Пасху на Святую Гору Афонскую. Как в рай попали. Как будто и революции никогда не было. Весь величавый быт большого старорусского монастыря сохранился во всей своей благолепной красе: громадные храмы с чудесной росписью, иконы в тяжелых серебряных ризах, сияющие паникадила. И все это поддерживается в удивительном порядке и чистоте семидесятилетними экклесиархами (монахами-пономарями), желающими ни в чем не отстать от своего патриарха — игумена. Обошли мы все громадные монастырские строения. Долго оставались в приемном зале «царского архондарика» (гостиница для почетных гостей). Это прямо музей духовной красоты старой великой России. Все стены украшены живописными фотографическими изображениями интереснейших событий русской духовной жизни последнего времени. Портреты государей, выдающихся архипастырей, изображения монастырей, храмов и т. д. — все это погружает вас в бывший еще так недавно, а теперь, может быть, навсегда потерянный русский церковный мир.
Наконец попали мы в книжно-иконную лавку монастыря. Боже, сколько прекрасных книг, святоотеческих творений! Разгорелись глаза у нас, бедных богословов, так давно не видевших духовной литературы. Все бы купили, да денег в кармане раз-два и обчелся — 500-1000 динар. Докладывает добрый старец отец Мефодий, лавочник монастырский, отцу игумену: «Нашествие на мою лавку студентов-богословов. Голод у них на книги. Видно большое желание иметь их, да купить не на что». Покачал головой отец Мисаил: «Сами мы бедны, отец Мефодий. Но да не будет так, чтобы мы вместо хлеба подали камень. Ты уж устрой все как-нибудь, отец Мефодий.» И нам была предоставлена скидка в 75 процентов! То есть почти даром мы приобрели множество прекрасных святоотеческих книг. Это, конечно, лишь малая песчинка из моря добродетелей сего дивного старца.
А вот эпизод из самого последнего времени. После уничтожения большевиками Иверской часовни в Москве русские эмигранты воздвигнули в Белграде точную копию ее. Хотелось иметь новую точную копию и чудотворной иконы Иверской Божией Матери. Не так просто выпросить у греческих монахов Иверского монастыря разрешение списать его, ибо для этого надо сдвигать с места подлинный образ. И вот, чтобы добиться этого разрешения, 78-летний старец отец Мисаил сам отправляется в далекий путь по горным тропам на муле в Иверский монастырь. И не напрасно. Такому просителю иверские старцы не решились отказать, и икона была написана. Ныне она уже находится в Белграде, рядом с другой великой святыней нашей Русской Зарубежной Церкви — Курской Знаменской иконой Божией Матери».
Горячо любил и ценил своего игумена и преподобный Силуан Афонский. Один из эпизодов их общения со своими комментариями оставил нам отец Софроний (Сахаров):
«Старец Силуан беседовал с игуменом архимандритом Мисаилом, мужем духовным, которому благоволил и которому явно покровительствовал Бог.
Отец Силуан спросил игумена:
— Как монах может познать волю Божию?
— Первое слово мое он должен принять за волю Божию, — сказал игумен, — кто так делает, на том почиет благодать Божия, а если кто воспротивится мне, то я, как человек, отступлю.
Слово Игумена Мисаила имеет следующий смысл: духовный отец, когда его спрашивают, молитвой ищет вразумление от Бога, но как человек он отвечает в меру своей веры, по слову апостола Павла: «...мы веруем, темже и глаголем» (2 Кор. 4, 13), но «от части бо разумеваем и от части пророчествуем» (1 Кор. 13, 9). В своем стремлении не погрешить сам он, давая совет или делая указание, пребывает на суде Божием, и потому, как только встретит возражение или хотя бы внутреннее сопротивление со стороны вопросившего, не решается настаивать на слове своем, не дерзает утверждать его как выражение воли Божьей и «как человек отступает».
Знание этого очень ярко выражалось в жизни игумена Мисаила. Однажды он вызвал к себе новоначального монаха отца С. и возложил на него сложное и трудное послушание. Послушник с готовностью принял его и, сделав положенный поклон, направился к двери. Вдруг игумен позвал его. Послушник остановился. Наклонив голову на грудь, игумен спокойно, но значительно сказал: «Отец С., помни: Бог дважды не судит, поэтому когда ты что-нибудь делаешь за послушание мне, то я буду судим от Бога, а ты свободен от ответа».
Когда кто-либо на поручение или наставление игумена Мисаила возражал хотя бы в малой мере, то этот мужественный вообще подвижник, несмотря на занимаемый им пост администратора, обычно отвечал: «Ну что же, делайте, как хотите», — и после не повторял своего слова.
Почему же это так? Потому что, с одной стороны, Дух Божий не терпит ни насилия, ни спора, с другой — слишком великое дело — воля Божия. В слове духовного отца, которое всегда несет на себе печать относительности, она не может вместиться, не может получить совершенного выражения, и только тот, кто воспринимает слово как угодное Богу, не подвергая его своему суду, или, как часто говорят, «без рассуждения», только тот нашел верный путь, ибо он действительно верует, что «...у Бога же вся возможна» (Мф. 19, 26)».
Заслуги отца Мисаила перед монастырем нельзя оценить. Вся братия с огромной благодарностью отмечала важность и размеры его стараний и забот. Но самым большим испытанием, как было выше сказано, стало для отца Мисаила противостояние насельников обители друг против друга из-за споров вокруг имени Божия. Отец Мисаил, желая примирить противодействующие стороны, сначала определенно уступил сторонникам нового учения, так как они были агрессивно настроены. Он думал, уступка умиротворит их, и спор не перерастет за рамки дискуссии о методах Иисусовой молитвы. С этой целью он отправился в скит Новая Фиваида, где жило большинство имябожников, и согласился принять их воззвание с формулировками, предложенными имяславцами. Но впоследствии, когда в процесс включился отец Антоний (Булатович) и простой спор перерос в догматическое противостояние, то отец Мисаил занял решительную позицию — встал на защиту чистоты Православной веры. На Пасху 1912 года игумен Мисаил направил в Фиваидский скит послание, в котором призывал иноков: «.оставить душепагубные пререкания между собою и спор о Сладчайшем и спасительном Имени Господа нашего Иисуса Христа».
«Если кто дерзнет возбуждать после сего спор и пререкание, делать сходки, собирать подписи, то таковые — аще монах — да отлучится от причащения Святых Христовых Таин на три года, а если священнослужитель — от священнодействия на три года, - писал игумен Мисаил. — А если кто дерзнет произнести на кого-либо слово «еретик», тот отлучается от приобщения Святых Христовых Таин на год. Духовникам строго наказываю не входить в суждения о догматических вопросах со своими духовными чадами».
20 августа 1912 года сторонники святоотеческого православного учения в Пантелеимоновом монастыре во главе с игуменом Мисаилом составили «Акт о недостопоклоняемости имени «Иисус», в котором содержался неприемлемый для имяславцев пункт о том, что имени Божию нельзя поклоняться: «Мы веруем и исповедуем, что Господь наш Иисус Христос есть истинный Бог. в двух естествах не слитно, нераздельно, неизменно, неразлучно соединенных. Поэтому, когда произносим Его Пресвятое и Божественное Имя, т. е. Иисус Христос, то представляем себе невидимое присутствие Самого Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа — Второго Лица Пресвятой Троицы, не отделяя Его Имени от существа и не сливая, о Нем же, по Апостолу, подобает нам спастись, но чествуем Его и поклоняемся Ему — Самому Господу Богу».
Свою решительную позицию отец Мисаил подтвердил 9 июля 1913 года, когда после Божественной Литургии он в присутствии консула и всей монастырской братии зачитал вслух послание Синода об осуждении имябожнического учения. По окончании чтения монах Ириней (главарь имябожников) спросил игумена: «Имя Господа нашего Иисуса Христа, Имя Сладчайший «Иисус» Бог или нет?» Игумен ответил: «Имя «Иисус» не Бог!» Тем самым он окончательно отверг имябожническую ересь. К сожалению, имяславцы не смирились, и не преклонили головы пред своим игуменом, и твердо стояли на своем новом учении, что стало причиной их удаления с Афона. Происшествие это нанесло отцу Мисаилу на сердце глубочайшую рану, и он тяжело переживал при каждом воспоминании об этих днях и молился непрестанно за своих заблудших чад.
Заслуги отца Мисаила перед Церковью были достойно оценены как священноначалием, так и светскими правителями. В сентябре 1900 года он бы награжден Константинопольским Патриархом Константином крестом и палицею, а также ему было присвоено звание протопресвитера и сингилла. 14 октября 1913 года Константинопольским Патриархом Германом по случаю избавления от еретического учения он был награжден золотым наперсным крестом. В мае 1916 года был награжден орденом святой Анны I степени за усердие в оказании помощи воинам.
Преставился отец Мисаил в воскресенье, в 10.30 часов утра, 22 января/ 4 февраля 1940 года.
 
Использованы материалы из книги: "Русский Афонский Отечник XIX - XXвеков". Т. 1. Святая Гора, Русский Свято-Пантелеимонов монастырь на Афоне, 2012