Сподвижник духовника всех русских святогорцев: афонский старец схимонах Николай. День памяти - 19 февраля

Схимонах Николай был верным сподвижником великого старца и общего духовника русских святогорцев иеросхимонаха Арсения. Из жизнеописания последнего известно, что, находясь в Киево-Печерской Лавре, будущий старец Арсений нашел там себе спутника по имени Никита, уроженца Тульской губернии, который с этого времени до самой смерти, более сорока лет, во всех скорбях, трудах и подвигах был ему соучастником. Взяв благословение у киевских чудотворцев и помолившись им, отправились они далее в путь.
В Молдавии, в Балашевском скиту, их обоих постригли в монашество и нарекли Алексею имя Авель, а спутнику и сотруднику его Никите — Никандр. Здесь же, не желая жить по своей воле, они совместно решили одному у другого быть в послушании и не разлучаться до самой смерти. Так и исполнили они это на самом деле. Хотя отец Никандр и желал отца Авеля иметь себе за пастыря, потому что тот был уже иеромонах и духовник, но отец Авель никак не соглашался быть за старца. Поэтому и решили жить одному у другого в послушании, по-братски.
На Афоне они продолжали исполнять свой договор и были друг у друга в полном послушании. Они не только жили вместе, но и воспитывали друг друга. Великий старец Арсений со своей безграничной добротой и любовью благотворно влиял на отца Никандра. Видя его Божественную любовь к людям, отец Никандр и сам умилялся и падал ему в ноги, плакал и просил прощения за свое жестокосердие, хоть и сам имел милостивое сердце. Так блаженные старцы соревновались в любви.
Вскоре оба постриглись в великую схиму. Отец Авель, духовник, наречен был Арсением и принял схиму от одного схимонаха, Арсения. А отец Никандр наречен был Николаем и принял схиму от своего же собрата отца Арсения, и стали они уже как старец с учеником.
Жили они по пустынному уставу. Никаких попечений житейских не имели: не занимались ни садом, ни огородом. Хотя у них и были масличные деревья, но они за ними не смотрели. Когда поспевали плоды, то отцы приглашали одного из нуждающихся, бедных людей и ему поручали набрать себе плодов.
Они к себе никого не принимали и говорили: «С нами жить никто не может. Мы едва за тридцать лет достигли того, что и теперь еще искушаемся и изнемогаем. Хотя дух и бодр, но плоть немощна, и если бы благодать Божья не подкрепляла нас, то и этого не смогли бы».
С того времени, как они пришли на Святую Гору, отец Николай прожил девятнадцать лет, а отец Арсений — двадцать четыре года. За все это время они не позволили себе вкусить ни рыбы, ни сыра, ни вина, ни масла. Пища их была сухари, моченные в воде. И те приносили они на своих плечах на гору из Иверского монастыря. Еще любили черные баклажаны квашеные, посыпанные красным перцем. Много солили стручкового красного перца.
Вот повседневная их трапеза: сухари, перец и баклажаны, случался и лук, если кто принесет. Соленые маслины и смоквы предлагали только гостям. И всегда вкушали однажды в день, в третьем часу пополудни, а в среду и пяток оставались без трапезы.
Устав их жизни был таков: после трапезы до вечерни занимались по кельям чтением духовных писаний. Потом правили по уставу вечерню, читали ее всегда со вниманием и со слезами, не спеша, тихо и кротко. Потом служили повечерие с каноном Богородице и на сон грядущий читали молитвы. Ночь всю препровождали в бдении, в молитве и поклонах. Если сон их преклонял, то, сидя, мало давали место сну, не более часа за всю ночь и притом неприметным образом, а более нудили себя, часто ночью прохаживались. Часов у них не было, но всегда знали они, который час, ибо под горою, в Иверском монастыре, на колокольне били часы, и они их слышали.
В самую полночь сходились отцы в церковь на соборную молитву и там читали полунощницу, а потом утреню по уставу. После утрени читали всегда канон с акафистом Пресвятой Богородице. Затем предавались безмолвию, пока рассветает. Днем занимались рукоделием — делали по десяти ложек на брата, работая в разных местах. Разговоров между собой никогда не вели, разве только о необходимом, и пребывали всегда в молчании, в хранении сердца и в беспрестанной умной молитве. Потом читали часы и молебен Божией Матери, а потом трапезничали. И так препровождали дни и ночи в беспрестанной молитве и рукоделии.

Еще, когда были вино и просфоры, в которых они имели великую нужду, старец Арсений часто любил служить Литургию. Если представлялась такая возможность, то служили ее почти каждый день.
Служили Литургию вдвоем. Два старца, удрученные и иссушенные постом. Один в алтаре, пред престолом Господним, стоял и плакал и от слез не мог говорить возгласов, только едиными сердечными воздыханиями тихо произносил слова молитвы, а другой на клиросе стоял и рыдал. На их Литургии призревал Сам Господь по обетованию: «Вся бо сия сотвори рука моя, и сия суть вся моя, глаголет Господь. И на кого воззрю, токмо на кроткаго и молчаливаго и трепещущаго словес моих?» (Ис. 66, 2). Здесь трисвятую песнь припевали ни единого житейского попечения не имущие и воистину ничего земного не помышляющие. Здесь, посреди двоицы, Сам Господь пребывал по обетованию: «идеже бо еста два или трие собрани во имя мое, ту есмь посреди их» (Мф. 18, 20).
Эти два старца так возлюбили Господа своего, что ни на одну минуту с Ним не хотели разлучаться, но всегда с Ним услаждались беседой умом, и сердцем, и устами. Только у них и было разговоров, что о молитве или о любви к Богу и к ближнему, а если кто начинал при них говорить плохое о своем брате, то они прекращали беседу. Всякого ближнего любили больше, чем себя, что явно показывали дела их. Они всегда старались, чтобы каждый был спокоен. Кто бы к ним не пришел, с какою нуждой, они никого из кельи своей не выпускали скорбящим. Последние книги свои отдавали в залог и уже после, как им Бог поможет, выкупали. А кто душевную скорбь имел, то того утешали благими своими беседами. Бедные имели в них помощников, скорбящие - утешителей, странники и немощные грехами — скорое исправление и освобождение.
Наконец отец Николай упросил духовника, чтобы тот приходящих посещать их в келью к нему никого не допускал, чтобы его не беспокоили. За год до смерти отца Николая было им обоим во сне откровение. Отцу Николаю был голос, что он уже переплывает великое и многоволнистое море и достигает тихого пристанища. И отцу Арсению был голос, что и он приближается к великому и прекрасному городу и заканчивает свой путь. Оба старца поведали друг другу об откровении и познали, что оно от Бога, и уразумели, что приближается их кончина. Тогда приложили они пост к посту и к слезам слезы и начали готовиться к отшествию своему.
За полгода до смерти отец Николай лишился зрения. И хотя телесными очами ничего не видел, но душевными зрел совершенно. Ибо открыл ему Бог угодников Своих, на Святой Горе Афонской в живых еще пребывающих, о чем рассказывал он отцу Арсению, боясь, да не впадет в какую бесовскую прелесть. Отец же Арсений весьма предостерегал его и не велел ему доверять видениям, а только плакать пред Богом и просить за грехи свои прощения.
Отца Николая посетили и другие телесные болезни. Он не мог уже ходить в церковь, но более сидел на одре, и то понуждая себя делать это, так как не хотел лежать на боку.
Когда в субботу или в воскресенье духовник хотел отслужить Литургию, то приходил в келью к отцу Николаю и говорил ему:
— Отец Николай, Литургию бы надобно отслужить.
Он же веселым гласом ему отвечал:
— Служи, отче.
Духовник тогда скажет:
— Как я буду служить? Ты болен, а одному невозможно?
Отец Николай ответит:
— А я приду и помогу тебе.
И встанет с одра своего, и пойдет, и правило прочитают, и Литургию отслужат. Отец Николай причастится Тела и Крови Христовой, возьмет просфору, и ей почти неделю питается, а другой пищи никакой не берет.
И так жили они целых полгода. Каждую неделю была Литургия, а иногда и две. А певец и чтец был больной и слепой, однако за ним не было остановки, он всегда был готов исполнить свое послушание.
В субботу мясопустную также служили Литургию, и отец Николай был причастником Святых Таин. После Литургии он пошел в свою келью, а духовник, убрав в алтаре, — в свою. Но вскоре отец Николай пришел к духовнику в келью, пал ему в ноги и сказал ему: «Прости меня, отче святый, что я не вовремя к тебе взошел, ибо имею нужное тебе сказать». Духовник отвечал: «Бог тебя простит, говори, что имеешь». Тогда отец Николай, исполненный слез, начал говорить: «Отче святый, когда после Литургии я прошел в келью и сел на одре моем, вдруг открылись очи мои, и начал я видеть хорошо. Вдруг отворилась дверь кельи моей, и вся она исполнилась света. В келью мою вошли три человека: двое юношей со свечами, а посреди них муж в священнической одежде, сияющий в неизреченной славе. Они подошли ко мне. Муж в священнической одежде говорит мне:
— Благослови, отец Николай.
Я убоялся и промолчал. Он же вновь сказал мне:
— Узнал ли меня? Кто я?
Тогда я исполнился дерзновения и ответил ему:
— Воистину узнал, кто ты!
Он вновь спросил:
— А кто я?
Я ему ответил:
- Ты — отец Аникита, наш друг и сопутешественник во Иерусалим, и уже третий год пошел, как ты помер.
Он же говорит мне:
- Воистину, отец Николай, это я. Видишь ли, какой славой наградил меня Царь Небесный Иисус Христос. И тебя такой же наградит. Через четыре дня освободишься от всех скорбей и болезней, и меня Господь послал утешить тебя.
И вдруг они вышли из кельи, а я остался един, и вновь закрылись очи мои, но наполнилось сердце мое неизреченной радостью».
Отец духовник, выслушав все это, сказал ему:
— Осторожно, отец Николай, да не искушен будешь, а этому не доверяй, но уповай на Бога и проси Его милости.
Отец Николай ответил ему:
- Отче святый, прости меня! Буди воля Господня надо мной. Но исполнилось сердце мое неизреченной радости. Прошу тебя, отче святый, служи теперь каждый день Литургию, а я буду готовиться и причащаться Тела и Крови Христовой.
Отец духовник сказал ему:
— Хорошо, я буду служить, только чтобы за тобой не было остановки.
И так пошел отец Николай в свою келью.
Литургия была и в неделю, и в понедельник, и во вторник. Отец Николай был причастником на ней, и ему стало легче. В среду на сырной неделе служили часы, а в четверток вновь была Литургия. Отец Николай читал и пел на Литургии, и был причастником Тела и Крови Христовой.
После Литургии духовник по обычаю дал ему просфору, но он не взял, а только сказал:
— Отче, взойди ко мне в келью.
Отец духовник пришел к нему. Отец Николай сел на одре своем, спиною оперся на стену, и начало лице его изменяться, играть румянцем, и он, возведя очи свои в небо, был как в исступлении. Потом пришел в себя и начал говорить:
— Благодарю тебя, отче святый, что ты претерпел от меня до кончины моей все мои недостатки и довел меня до Царствия Небесного.
Духовник спросил его:
— Отец Николай, что видишь?
Он же ответил:
— Вижу, отче святый, что пришли за мной посланники и разодрали мое греховное рукописание. Уже, отче, благослови!
Духовник сказал:
— Бог тебя благословит.
Он же сказал:
— Рукой благослови.
Духовник благословил рукой. Он же, взяв руку, поцеловал ее и, еще не выпустив из своих рук руки духовника и подняв очи свои на небо, тихо проговорил:
- Господи, в руки Твои прими дух мой! — и тут же испустил душу свою Господу. Ему же от юности своей работал и верой и любовью послужил. Воистину «Честна пред Господем смерть преподобных его» (Пс. 115, 6).
Случилось это 6 (19 н.ст.) февраля 1841 года, на сырной неделе, в четверг. На погребение отца Николая пришло много русских братий — все ученики отца Арсения. И все удивлялись: лежит отец Николай как живой, в лице не изменился, руки и ноги — как у живого, не окоченели, все члены и составы мягки, а из уст исходит приятное благоухание. И вся братия радовалась и прославляла Бога. Похоронили почившего в неделю сырную и разошлись по своим местам.
Печатается по книге: "Русский Афонский Отечник XIX - XXвеков". - Святая Гора, Русский Свято-Пантелеимонов монастырь на Афоне, 2012
 
Источник: http://afonit.info/biblioteka/afon-i-slavyanskij-mir/spodvizhnik-dukhovnika-vsekh-russkikh-svyatogortsev-afonskij-starets-skhimonakh-nikolaj