Освобождение Греции вовсе не в интересах Англии и даже опасно ей

ВОСТОЧНЫЙ ВОПРОС В 1827, 1828 И 1829 ГОДАХ

6 июля 1827 года в Лондоне уполномоченными России, Англии и Франции был заключен договор, по которому эти державы обязались сообща предложить Порте свое посредничество для примирения ее с восставшими греками, причем потребовать от обеих воюющих сторон перемирия. Когда в Вену пришло известие об этом договоре, то Меттерних написал интернунцию в Константинополь: "Договор может повести к чему угодно, только не к тому, для чего заключен. Наверное, поведет он к войне между Россиею и Портою. Англия будет этому содействовать, но сама воевать не будет; Франция будет игрушкою своих союзников - и своих собственных ложных расчетов".

16 августа (н. с.) представители России, Франции и Англии (Рибопьер, Гильемино и Стратфорд Каннинг) передали рейс-эфенди ноту: почти уже шесть лет великие европейские державы стараются склонить высокую Порту Оттоманскую к умирению Греции. Их старания оставались бесплодными - и затянулась война истребительная, результатами которой были, с одной стороны, страшные бедствия для человечества, а с другой - потери, ставшие нестерпимыми для торговли всех народов. Поэтому невозможно допустить, чтобы судьба Греции касалась исключительно одной Порты Оттоманской. Вследствие договора, заключенного нами, три державы предлагают Порте свое посредничество и перемирие и будут ждать решения оттоманского правительства 15 дней; в случае же нового отказа или уклончивого и недостаточного или совершенного молчания прибегнут к средствам, которые сочтут самыми действительными для прекращения положения, несовместимого с истинными интересами Порты, с безопасностию торговли и спокойствием Европы.

Ответа не было. По прошествии срока посланники переслали другую ноту, что союзные дворы постараются всевозможными средствами достигнуть перемирия, то есть, другими словами, постараются не допустить дальнейшего столкновения между турками и греками, причем Дружеские отношения союзных держав к Порте должны остаться [ненарушимыми. Ответа не было. Рейс-эфенди говорил австрийскому драгоману:

"Посмотрим, как далеко пойдут меры наших врагов. Греция, свобода, прекращение кровопролития - все это одни предлоги. Нас хотят выгнать из Европы". Египетский вице-король Мехмед-Али дал знать султану, что к нему является английский полковник Кроудок с предложением от имени трех союзных держав отозвать сына, Ибрагим-пашу, из Морей, и за эту услугу державы предлагают независимость Египта; но Мехмед-Али не принял предложения. 8 августа (н. с.) умер Каннинг, оставивший своим преемникам тяжелое наследство:

со страшным неудовольствием, с сознанием, что освобождение Греции вовсе не в интересах Англии и даже опасно ей,- они должны были продолжать греческое дело, потому что бросить его, начавши с таким жаром, выставившись на первый план,- до этого не могла дойти даже и бесцеремонность английской политики.

Раздражение, происходившее от сознания трудности дела, усиливалось сильным беспокойством, подозрительностью относительно намерений России. Лорд Дадлей, принявший управление иностранными делами, обратился однажды на прогулке с такими словами к австрийскому послу князю Эстергази: "Что вы думаете о намерениях России в греческом деле?" "Следовало бы мне скорее обратиться к вам с этим вопросом,- отвечал Эстергази,- я чувствую себя неспособным отвечать на него; впрочем, я не поколеблюсь признаться в своих опасениях, что Англия зашла слишком далеко вперед в этом деле против собственных своих интересов и интересов Европы".

В Вене вздохнули свободнее, когда узнали о смерти Каннинга. Здесь увидели, что три державы и Порта находятся в таком положении, которое отымает у них свободу движения; им трудно, пожалуй и невозможно, ни двинуться вперед, ни податься вперед, ни податься назад. Но Австрия совершенно свободна и потому может предложить свое посредничество, причем дело может пойти по ее желанию: интересы союзников различны и даже противоположны; следовательно, связь между тремя державами искусственная и хрупкая.

Предложение посредничества сделано Порте и принято ею: в письме великого визиря Мегемета-Селима-паши к Меттерниху говорилось, что Порта готова вступить снова в дружеские отношения со всеми державами, если прекратится их несправедливое вмешательство в ее внутренние дела.

Из Лондона пришло новое утешительное известие, доказывавшее, что в Вене не обманулись в том, что "связь между тремя державами была искусственная и хрупкая". Лорд Дадлей сообщил кн. Эстергази под секретом наказ, отправляемый в Константинополь Стратфорду Каннингу. Последний должен был объявить дивану. что британское правительство адресуется еще раз единственно от себя в дружеском тоне к Порте: оно советует ей принять предложение трех держав.

Британское правительство, желая положить конец настоящим ужасам и анархии и спасти часть греческого народа от верной погибели, желает в то же время упрочить политическое существование Турции, а средство для этого - согласие на предложение трех держав. Естественно, что Порта может находить достаточные основания для своих беспокойств и подозрений насчет одной из трех держав, подписавших Лондонский договор; но ее должны успокоить чувства двух других держав - Франции и Великобритании. Принятие ею предложений будет иметь непосредственным следствием то, что она восстановит свои прежние отношения с поименованными двумя державами, которые будут тогда в состоянии или удалить от нее всякую опасность, могущую родиться от развития честолюбивых видов третьей державы, или обеспечить ее с успехом, чего она не достигнет, если поведет себя иначе.

Но эти внушения не успели еще достигнуть Порты, как она была поражена известием, что флот ее истреблен в Наваринской гавани соединенными эскадрами трех союзных держав: Россия, Англия и Франция объявили, что прекратят военные действия между турками и греками; для исполнения этого обещания необходимо было их соединенным эскадрам не дать движения турко-египетскому флоту Ибрагим-паши, что и было сделано в Наваринской гавани; вопрос состоял в том, согласятся ли турки на бездействие; первый выстрел последовал с их стороны, и флот их был истреблен.

Религия и патриарх соединяют всех греков: освободить только часть Греции невозможно

И после этого события в Константинополе продолжался дипломатический турнир, который мог доставить удовольствие одному только австрийскому, интернунцию, желавшему во что бы то ни стало протянуть время. Посланники союзных держав оставались при своих прежних требованиях. "Наваринская битва,- говорили они,- есть необходимое последствие Лондонского договора, и наши дворы будут крепко его держаться". Турки требовали, чтобы союзные державы отказались от всякого вмешательства в греческие дела и вознаградили Турцию за истребление ее флота.

"Если греки,- говорил рейс-эфенди,- получат льготы вследствие измены и бунта, то как это подействует на остальных райев? Наша уступчивость заставит наших друзей ежедневно прибегать к новому вмешательству. Разве вы не можете тогда нам сказать: "Если ваши бунтовщики получили льготы, дайте такие же льготы вашим верным подданным"; эти льготы, которые изменяют все положение райев, разве не образуют государства в государстве?" "Мы требуем льгот не для всех греков, а только для жителей собственной Греции",- представляли посланники.

 "Ваши требования не могут быть исполнены,- говорил рейс-эфенди,- они противны религии и национальности, и никакой договор не дает державам права вмешательства. Вы говорите о собственной Греции и упускаете из виду, что религия и патриарх соединяют всех греков. Если эта связь будет существовать, все греки будут требовать того, что уступлено одной их части". "Все католические государства признают одного папу, и это нисколько не мешает их независимости",- говорили посланники.

"Так наши друзья желают для греков отдельного управления? - возражал рейс-эфенди.- Султан объявил последние уступки, которые он может сделать грекам: не требовать с них за шесть протекших лет поголовной подати, которую они не заплатили; не требовать вознаграждения за понесенные убытки; со дня покорности освободить их от всех податей на год". Посланники объявили, что эти уступки недостаточны. Порта замолчала. Посланники потребовали паспортов, но и тут сделали последнее представление: "Не согласится ли Порта дать грекам обозначенные в Лондонском договоре права, если греки сами будут с покорностью просить о них пред престолом султана". Получив отказ, посланники оставили Константинополь 8 декабря (н. с.).

Таким образом, в 1828 году дело должно было решиться оружием. Как же будет вестись эта война и чем она должна кончиться? Этот вопрос занимал газеты всех партий, и, по обычаю, газеты толковали о гигантских проектах русской политики, о замышляемых ею приобретениях, о желании разрушить Оттоманскую империю, овладеть Константинополем.

Зная, что кабинеты (преимущественно английский) вовсе не чужды этих газетных мнений; зная, что выражение "союзные державы - Россия, Англия и Франция" заключало в себе большую иронию, но желая вместе с тем всеми зависящими средствами поддержать союз, вести дело втроем сообща, царь Николай приказал графу Нессельроде отправить в Лондон князю Ливену откровенное изложение русской политики, ее интересов и требований. Перерывом дипломатических сношений с Портою Россия поставлена в печальное положение; ничьи интересы так не страдают от этого, как ее - страдают интересы материальные, торговые, страдают интересы нравственные относительно Дунайских княжеств, Сербии, отношения которых определялись было Аккерманским договором, а теперь ничто не будет исполнено.

С великим удовольствием царь узнал, что князь Ливен (11 декабря н. с.) подписал новую декларацию союзным державам, что они по-прежнему будут действовать бескорыстно, к каким бы мерам ни принудила их политика дивана. В этом случае не отвлеченное правило великодушия, не пустое славолюбие руководит политикою царьа, здесь настоящий интерес России. Для России важно, чтобы в Греции образовалось государство, могущее вести свободную торговлю с Черным морем; и этот интерес тождествен с интересом других торговых государств.

Для России также важно пользоваться на Востоке влиянием, принадлежащим ей по праву; но это влияние не исключает влияния других дворов европейских и по тому самому не может возбудить ни основательных опасений, ни законного соперничества. Россия, с другой стороны, не имеет никакого интереса увеличивать свои владения или разрушать Оттоманскую империю; с того дня, как Греция будет организована на основании договора 6 июля, а турецкое правительство соблюдет условия, вытребованные нами в Аккермане,- это правительство будет в наших глазах самым удобным соседом, и мы не можем желать более благоприятного блага России.

Мы не перестанем повторять, что ни падение Турции, ни завоевание не входят в наши виды, потому что они были бы для нас более вредны, чем полезны. Впрочем, если бы, несмотря на наши намерения и усилия, Божественное Провидение предназначило нас быть свидетелями последнего дня Оттоманской империи, идеи его величества относительно расширения русских пределов останутся те же самые. Царь не раздвинет границ своих владений и потребует от своих союзников только такого же отсутствия честолюбия и своекорыстных интересов, которого он первый покажет пример.

Таков будет неизменно наш единственный ответ на фразы, наполняющие газеты всех партий, относительно гигантских проектов русской политики, относительно приобретений, о которых она мечтает, относительно нашего желания разрушить Оттоманскую империю и овладеть Константинополем. Ручательством нашей умеренности служат для союзников наши истинные интересы и наши торжественные обещания. Существуют ли между государствами гарантии более верные? Относительно средств заставить Порту подчиниться условиям договора 6 июля Россия конфиденциально предложила союзникам следующее: русское войско перейдет Прут, займет Молдавию и Валахию и не остановится, пока Порта не примет всех условий Лондонского договора, исполнение которого будет единственною целью этих мер. Русские войска займут турецкие области во имя трех дворов - русского, французского и английского.

Со стороны всех означенных дворов будет торжественно объявлено, что провинции эти будут возвращены немедленно Порте, как скоро цель войны будет достигнута; союзники, сверх того, обнародуют свои взаимные обязательства не искать завоеваний и исключительных выгод. Союзные эскадры должны содействовать сухопутным русским войскам, защищая греческие берега или действуя наступательно, нападая на места, занятые турками в Морее, на Александрию, и даже явиться пред Константинополем для предписания мира султану. По мнению царьа, чуждое вмешательство в отношения союзников к Порте не должно быть допущено ни в коем случае, ни под каким видом; оно не может повести к удовлетворительным результатам и противно достоинству трех дворов, которые должны одни достигнуть этого результата.

Последние слова предложения, разумеется, относились прежде всего к Австрии: царь Франц объявил Татищеву, что он не только не будет поддерживать Порту, но прямо объявит ей, чтобы не ожидала ни посредничества, ни поддержки со стороны Австрии.

Это объявление вызвало письмо от царьа Николая (7 января 1828 года), в котором русский государь заявлял царьу Францу, что союзники никогда не позволят себе удалиться от основного принципа союза, который не позволяет завоеваний и исключительных выгод: таким образом, действия союзников никак не нарушат интересов Австрии, никакое общее колебание не потрясет настоящего положения владений и равновесия государств, установленных актами 1814, 1815 и 1818 годов.

Но Поццо-ди-Борго от 2 февраля писал: "Невозможно объяснить противоречия Венского двора. 15 декабря царь Франц обещает Татищеву уговаривать Диван, чтоб тот принял предложения союзников, и объявляет, что в случае упорства Порта не должна ждать никакой поддержки от Австрии. От 22 января граф Аппони (австрийский посланник в Париже) сообщает Тюльерийскому кабинету длинную ноту, где дает союзникам совершенно другие советы, чем какие его кабинет дал туркам.

Французское министерство сообщило об этом обстоятельстве лондонской конференции, и лорд Дадлей объявил, что сам князь Эстергази (австрийский посланник в Лондоне), спрошенный об этом деле, отвечал, что ничего не знает".

В то же время князь Ливен сообщил Поццо из Лондона известие, что Австрия хочет устроить Галицию под именем Польского государства для сына Наполеона, герцога Рейхштадтского. Дело было в том, что Австрия не хотела ни под каким видом освобождения Греции; Англия не хотела, чтобы при этом освобождении главная роль принадлежала России, чтобы Турция принуждена была согласиться на это освобождение походом русского войска, который мог иметь неожиданные последствия, разрушить Турецкую империю, по крайней мере нарушить ее целость и во всяком случае усилить влияние России.

Пусть русский царь дает торжественные обещания, что он не увеличит своих владений и не желает разрушения Оттоманской империи: дело не в увеличении владений, а в усилении влияния России на Балканском полуострове. Вот почему в ответе на русское предложение говорилось, что "нашествие на Оттоманскую империю" (l'invasion de l'Empire Ottoman), какими бы уверениями оно ни сопровождалось, породит опасения и возбудит страсти, несовместимые с спокойствием цивилизованного мира; после долгой тишины, которою наслаждалась Европа, невозможно государственному человеку спокойно смотреть на первое движение великих армий и первое столкновение великих государств. Опыт заставляет бояться, что такая борьба будет только началом длинной цепи замешательств и бедствий.

Сознание опасности нарушения мира выражалось постоянно в поведении союзников; мирный дух обнаруживается и в самом Лондонском договоре. Положено было принять меры для установления фактического перемирия между Портою и греками; но исполнение этих мер не должно было вести к настоящим неприятельским действиям. Наваринская битва нарушила эту предосторожность; но это неожиданное событие не переменило ни природы договора, ни намерения союзников, обнаруженного в новых заявлениях в Константинополе, не изменило мирных отношений между этими государствами и Портою.

Договор имел исключительно в виду состояние Греции; следовательно, операции, ограниченные Грециею, будут иметь двойную выгоду - содействовать конечной цели предприятия и не возбуждать опасений насчет целости Оттоманской империи, которые непременно возбудятся, если сухопутные войска и флот отправятся к ее столице и будут заняты области, отдаленные от страны, в пользу которой условлено действовать. Война между Россиею и Портою в настоящих обстоятельствах получит характер религиозной войны. Турки, рассвирепевши от нападения, направленного, по их мнению, против их веры и владений, не будут сообразоваться с правилами, которыми обыкновенно руководятся державы в войнах чисто политических. Восстания обнаружатся повсюду в их империи, и дело, начатое в видах примирения и человеколюбия, кончится сценами убийства и опустошений.

Британское правительство предлагало ограничиться очищением Морей от турок и занятием Коринфркого перешейка, после чего будет приступлено к организации Греции под покровительством союзных эскадр и с помощию торговых агентов; морские разбои были бы прекращены, и мирная торговля народов получила бы правильное течение. Чтобы заставить Порту согласиться на принятие посредничества, нужно: с точностию определить пространство страны, к которой оно относится; определить дань, которую греки должны платить Порте; определить вознаграждение, которое должны получить турки за свои земли в Греции; наконец, определить права надзора Турции над Грецией.

"Английская нота,- писал Поццо-ди-Борго,- составлена в таком смысле, как будто бы никогда не было Лондонского договора и как будто бы вопрос начался только сегодня, тогда как инструкции, данные посланникам и адмиралам, установляли употребление силы, чтобы заставить Порту согласиться на план примирения. Из этих инструкций очевидно, что употребление принудительных, то есть враждебных, мер было принято в принципе и приложено на практике. Мы должны серьезно исследовать положение, в какое ставит нас завистливая политика Англии и деятельная и неутомимая ненависть Австрии. По нашему мнению, Царьский кабинет напрасно будет рассчитывать на успех коллективной системы, для которой его великодушие принесло столько жертв. Принимая эту систему, он имел целью посредством общего действия достигнуть результатов, получить которые своими одиночными усилиями ему казалось слишком опасным.

С своей стороны Великобритания, соединяясь с Россиею, хотела воспрепятствовать этому одиночному действию и предполагавшейся его цели. Франция присоединилась к двум другим государствам, чтоб не остаться одинокою и в надежде устранить столкновения. Австрия избрала враждебную роль с явным намерением уничтожить все эти соображения, замедляя все, способствовавшее их осуществлению, и держа себя в готовности воспользоваться обстоятельствами для внесения смуты в союз. Английский план составлен для того, чтоб оставить Россию и на будущее время в тех неприятных отношениях, в каких она находится к Турции. Разум нам указывает, что смелость и меры правительств, враждебных или завистливых, будут всегда в противоположном отношении к идее, которую они составят о нашем могуществе[5].

Положению Австрии и Англии мы должны противопоставить свое собственное и уверить их на деле, что нас нельзя захватить врасплох и что мы в состоянии воздать с лихвою за зло, которое захотят нам сделать. Если князь Меттерних убежден в этой истине, то не посмеет компрометировать империю, которою управляет; а если осмелится, то почувствует следствия. Его слабость сообщится Англии. Для ослабления этой державы наша рука должна быть поднята над Австрией; интерес Англии, состоящий в том, чтобы не подставлять Австрию под удары и не давать нам случая к торжеству, сделает ее посговорчивее. Если эти истины не утвердятся в головах герцога Веллингтона и князя Меттерниха, то мы будем встречать во всем препятствия, и нет интриги или заговора, которых бы против нас не употребили. Франция вела себя твердо и честно..."

Порта упрощала отношения, вызывая Россию на войну. Она разослала ко всем начальникам провинций гатти-шериф, в котором Россия была представлена как непримиримый враг Оттоманской империи и мусульманства: Россия произвела восстание греков; по ее ухищрениям Англия и Франция отнеслись враждебно к Порте; она нарочно возбудила против Турции внутренних и внешних врагов, чтобы помешать преобразованиям, которые должны были возвратить Турции прежнюю силу.

Тщетно австрийский интернунций и прусский министр хлопотали изо всех сил, чтобы воспрепятствовать обнародованию этого гатти-шерифа: европейская печать овладела им, и никто не смотрел на него иначе как на объявление войны. За словом следовало дело: все русские подданные были изгнаны из турецких владений. Наследник персидского престола Аббас-Мирза сообщил генералу Паскевичу, что Порта приглашает персиян продолжать войну с Россией, обещая им в скором времени деятельную помощь; наконец, Порта объявляла, что она вовсе не обязана исполнять Аккерманский договор.

Князь Ливен должен был объявить английскому правительству, что если Порта объявляет войну России, возбуждая против нее всех мусульман, то Россия должна вступить в борьбу и даже поспешить этим вступлением, чтобы поскорее покончить войну, чтобы не быть принужденною сделать ее слишком решительною и быть в состоянии уменьшить затруднения мира. Какое государство может позволить, чтобы его торговля была остановлена, его подданные выгнаны, его честь оскорблена, его договоры затоптаны ногами? Какое государство может оставить подобные действия безнаказанными?

Права России в этом случае неоспоримы и независимы от всех соглашений с другими государствами. Царь принужден отвечать войною на войну, и его войска немедленно перейдут Прут. Публичная декларация будет предшествовать этой мере. Все европейские государства найдут в ней обычную умеренность его царьского величества. Россия не предположит для себя ни завоеваний, ни падения Оттоманской империи.

Она будет искать только средств обеспечить безопасность и свободу своей торговли, возобновить договоры, нарушенные Портою, помочь христианским народам, которых эти самые договоры ставят под покровительство царьа, наконец, получить вознаграждение за убытки торговые и военные. Во всяком случае Россия, раз принужденная прибегнуть к оружию, считает обязанностью чести привести в исполнение Лондонский договор.

Английское правительство (с герцогом Веллингтоном во главе) было в крайне затруднительном положении; оно не могло отвергать права России начать войну с Турциею и в то же время больше всего боялось этой войны и успехов России, которые дадут последней главную роль и приведут Греческий вопрос к иному решению, чем какого желала для него Англия. Эта затруднительность положения и раздражение, отсюда происходящее, выразились в ответе князю Ливену. В ответе прямо высказывалось, что теперь союз между Россиею, Англиею и Франциею должен рушиться.

Франция и Англия должны идти по дороге, указанной Россиею, или вовсе не действовать, Война России с Турциею величалась нашествием (invasion) на Турецкую империю, и объявлялось несочувствие его британского величества к этому нашествию. Указывалось на опасность, какова это нашествие грозит спокойствию Европы. Английский кабинет должен был признаться, что принятием побудительных мер, Наварином, удалялись от главного правила, запрещающего иностранным державам вмешиваться в распри государя с подданными: но здесь позволено было только требуемое необходимостью, а в прочем король хотел по возможности держаться предписаний народного права. Недаром ждали целых шесть лет (и как будто хорошо делали?), прежде чем перешли за линию дружественных внушений.

Надобно было давать время на размышление державе, которую вовсе не хотели уничтожить или унизить, а только направить на путь спасения и спокойствия (и после еще 50 лет направляли - с большим успехом!). Продолжительность бедствий необычайных может оправдать решение необычайное; но вмешательство не должно переходить меры зол, которые предположено целить; было бы несправедливо и неразумно рисковать разрушением империи для возможности улучшить положение части ее подданных, и уничтожение пиратства на морях левантских обошлось бы слишком дорого, если бы следствием была всеобщая европейская война (вот до каких мелких размеров был низведен Восточный вопрос!).