Архиерейское служение на Афоне

Вообще можно сказать, что в диаконы производят здесь иноков самых цветущих лет, так что ни усов, ни бороды нет у многих; между тем строгая жизнь, придавая лицу их бледность, томность, ангельское спокойствие и непорочность взора, представляют их и по самому наружному виду действительно достойными предстоять Престолу Того, Который прекраснее всех сынов челове­ческих и составляет сладость и красоту самых Ангелов. На всей Святой Горе Афон я не видел диа­конов даже совершенных лет, исключая архи­диакона, находящегося при Адрианопольском митрополите Григории, пребывающем на покое в одном из здешних монастырей.

Архиерейское служение на Востоке не имеет той торжественности, великолепия и умили­тельной процессии, какие мы видим в России. Надобно полагать, что со времени падения Греции многое утратилось в наружных обрядах архиерейской службы, и, конечно, не нынеш­нее пение пленило слух послов нашего князя Владимира. Разумеется, архиерейская служба в своей сущности и здесь  на Афоне,та же, как у нас, но види­мые ее формы имеют незначительную между собою разницу.

Так, например, когда входит здесь архиереи в церковь, не производится звон во вся ему бывает только с одною возжженною свечою и без креста. Надевая ман тию в притворе, он приходит в самый храм и по прочтении входной становится на возвышенное место (род кафедры). Посох архиерейский здесь без сулка; орлецов148, возвышенной посредине храма кафедры и амвона, этих отличитель­ных принадлежностей архиерейского служения, здесь вовсе нет.

По всходе на свое место (оно же игуменс­кое) сам архиерей возглашает: «Благословен Бог наш» и прочее, чтец отвечает: «Аминь». Архиерей продолжает: «Царю Небесный» и проч. до конца молитву, и читаются часы, а между тем попарно выходят из алтаря священ­ники и диаконы для принятия архиерейского благословения к священнослужению. Когда кончаются часы, диакон, стоящий при архи­ерее, неоднократно возглашает: «Священницы, изыдите».

Собор сослужащих является; архи­ерей сходит со своего места, потом при пос­тавленном посреди церкви кресле становится на мраморный круг, в котором высечен двуг­лавый царственный орел, и архиерея одевают всем собором, то есть начиная от старшего священника и игумена до последнего диакона, отчего делается толкотня и суматоха вокру святителя и тем отнимается торжественность архиерейского облачения, так великолепного в нашей православной России.

Если есть во диакона ставленник по производстве в иподиако­на, он с блюдом розовой воды, окинутый по плечам полотном, до половины Херувимской песни остается пред местного иконою Господа Вседержителя; после того как архиерей умоет руки в царских вратах, иподиакон уходит в алтарь.

Странно видеть здесь за Херувимскою песнею отнятие царских врат: обе половины их снимаются с шалнеров и уносятся в сторону; вместо них впоследствии только катапетасма скрывает священнодействующий собор от про­стого брата.

Во время Причащения и самый алтарь или престол отделяется от неосвя­щенных его служителей - екклесиархов или неслужащих священников - с двух сторон занавесами, так что в строгом смысле тогда можно назвать это место небом, доступным только для людей ангельской непорочности и Божественной чистоты.

Во время Херувимской песни здесь сам архиерей кадит алтарь и народ замечательно, с посохом в левой руке. Самое предстояние сослужащих престолу не имеет настоящей торжест­венности затем, что рядом с архиереем становит­ся старший из сослужащих ему священников, между тем как у нас святитель на своей стороне, пред престолом и на своем месте, остается в единственном своем лице, тайнообразуя собою Великого Архиерея. Принимая дискос, архиерей поминает живых, а получивши потир, молит­ся о преставльшихся, иногда читает при том с коленопреклонением разрешительную молитву известным лицам из усопших.