Живописец Пантелеймон - лучший друг моей афонской жизни

Не менее того жаль мне, что в числе здешних друзей моих я не досчитался по приезде моем лучшего друга моей афонской жизни, с которым я сроднился сердечно, с которым любил делить мои радости и горе и его труженические заня­тия. Этот друг мой был хороший живописец, имя его в монашестве Пантелеймон. Больно было моему сердцу, когда долетела до меня весть еще в Смирне, на пути моем в Иерусалим, что друг мой скончался.

Я не знал, как он отходил к Богу, с каким чувством приближался к конеч­ным минутам своей жизни и как испустил пос­ледний вздох, и меня тревожила его загробная участь. Но теперь я узнал это и благодарю Бога, что друг мой умер праведническою смертью.

При отбытии моем со Святой Горы Афон в Палестину я оставил живописца в самом труд­ном положении: он тяжело лежал и не мог вста­вать с постельки, но при прощании еще дружес­ки обнял меня в надежде свидания; знали ли мы тогда, что свидание будет уже в вечности? После меня только неделю томился в недуге и в предсмертной борьбе друг мой; духовник видел, что он близок к смерти, а потому и предложил ему принять святую схиму.

Больной с удоволь­ствием согласился на предложение и несколько дней сряду по пострижении приобщался Святых Тайн; и в последний день он принял их. Между тем каждодневно посещал больного живопис­ца схимник Макарий, тоже наш друг, и самые смертные минуты его усладил своим дружеским присутствием.

Отец Макарий и старец Геронтий, схимник русский, так рассказывают о кончине отца Пантелеймона. Геронтий был неотлучно при больном, а Макарий незадолго до смерти навестил его и между прочим предложил ему, не хочет ли он послушать акафист Божией Матери.

- С любовию, - отвечал тот, и Макарий начал читать.

После каждого икоса и кондака больной пел своим слабым, замирающим уже голосом: «Аллилуиа» и «Радуйся, Невесто Неневестная». Когда в третий раз был прочтен последний кон­дак акафиста: «О Всепетая Мати, рождшая всех святых Святейшее Слово» и прочее, живописец пропел трижды «Аллилуиа», и в этих звуках ангельского славословия улетела душа его в небо, туда, где поется Богу и Всепетой -   веч­ное «Аллилуиа».

В это время один из братии следил за движениями умирающего и видел, что когда он пропел в последний раз «Аллилуиа», судорожное движение появилось на лице его: Пантелеймон обернулся налево и как будто чего-то испугался, как будто что-то встревожило его; но в то же мгновение он повел глазами направо, умилительно посмотрел вверх и с райскою улыб­кою на устах испустил свой вздох.