Великая Пятница и Суббота в Иерусалиме
По совершении обряда Святейший Патриарх окропил народ святою водою, и собрание шумно оставило пред-храмную площадь. Великий Пяток был несколько тише и безмятежнее прочих дней седмицы, но все-таки не имел он таинственности и глубоких следов той невыразимой скорби и сетования Церкви о страдальчески почившем Иисусе, что у нас, в России, чрезвычайно трогательно.
Что ж касается до Великой Субботы, она представляла собою более площадности, чем безмолвия и умилительной тишины. В Иерусалиме Великая Суббота - совершенный базар. Зато Пасха - изумительный переход от шумных дней Страстной седмицы к гробовой тишине и безмолвию Светлого Воскресения Христова. В самом деле, если присмотреться в Иерусалиме к этим двум седмицам - Страстной и Светлой, в них поразительный контраст. Первая, то есть Страстная, у нас в России тиха и заунывна, как похоронный процесс, но последняя, неделя Пасхи, торжественно и неизъяснимо весела в своем наружном виде.
В Иерусалиме совсем не то. Там бурно и мятежно протекают дни Страстной седмицы - и умилительное безмятежие и тишина в светоносные дни восстания Христова! Туземцы в первый день Пасхи рано оставляют уже град Божественный: пришлецы с отдаленных краев света партиями, целыми караванами, поспешно и бесконечной вереницей тянутся в свою отчизну, и святой Иерусалим погружается в безжизненность до приезда новых поклонников и чтителей великой его святыни.
Смутен был для меня первый день Святой Пасхи.
Мысль, что я завтра должен оставить Иерусалим, и оставить уже навсегда, свинцовой тяжестью ложилась на занывающую мою грудь и давила мое сердце. Задумчиво бродил я среди ликующих моих соотечественников; их шумная радость, более о наступающем пути к милой родине, чем о днях самой Пасхи, меня отталкивала от их торжествующей толпы. В глубоком и грустном раздумье, как в путь еще неиспытанный, сбирался я к отъезду из Иерусалима на следующий день.
При тяжелой мысли - навсегда оставить Иерусалим - я еще пожелал в числе прочих русских провести у Гроба Господня ночь, конечно, уже последнюю и единственную из утешительных ночей моей жизни. Для этого на закате солнца мы русской нашей семьею отправились в храм Гроба Господня; его широкая дверь шумно затворилась за нами, и перебежавший по галереям отдаленный гул дал нам знать о нашем заключении на целую ночь во святилище спасающего нас Господа.
Письма святогорца Часть III
1844 г., Афон Русский монастырь
| 
