Константинополь -
Афон
19 февраля вечером я уже был на пароходе «Херсонес» и быстро катился в заграничный путь, который, по милости Божией, был очень покоен и весел до Константинополя, куда мы прибыли 21 февраля около полудня.
О Константинополе писать нечего: ты знаешь его хорошо из многих современных описаний. Здесь я пробыл полторы недели, пользуясь особенным вниманием некоторых из наших соотчичей. Драгоман нашего посольства И. В. Т. и почетный гражданин А. Я. Н. очаровали меня своим радушием. Впрочем, последние дни моей жизни в Константинополе были для меня тяжелы, потому что я жестоко простудился и даже доныне не могу избавиться от своей болезни.
Зато с каким нетерпением, с каким пламенным чувством тоскующей любви по Афону ждал я и дождался минуты, когда можно было оставить грязную столицу Востока, чтоб унестись в заоблачную мою пустыню - в мою райскую на земле отчизну!..
Константинополь я оставил 3 марта, в 4 часа вечера; со мною вместе было несколько староос Кольских поклонников, о которых печатано в «Северной Пчеле» прошедшего 1850 года, что они отправляются в числе двадцати человек, что везут с собою на Афонскую Гору иконостас и что между ними есть живописцы. Но эти сведения неполны потому что, кроме живописца, между ними есть прекрасные певчие (шесть человек).
Часть этих путешественников уже на Афоне, а живописец и певчие со мною. Можешь после этого представить, как весело мое странствие в дружном сопутствии таких людей! Да, я очень рад моим спутникам и благодарю Бога за утешение, которое Он дает мне в них и в гармоническом их пении. Когда наступило время нашего отбытия на пароход, г. Н. не хотел оставить нас и поехал с нами, чтобы еще послушать русских певчих и там уже - на пароходе сказать нам разлучное «прости!»
- Что ж бы спеть теперь? - спрашивали певчие друг друга, усаживаясь на каик для отбытия к пароходу.
По взаимном соглашении наконец было единодушно всеми положено пропеть: «Боже, Царя храни!..» И певчие хорально запели этот русский гимн.
Растроганный до слез мелодическими звуками родного напева и сладким чувством верноподданнической любви к Императору Николаю, я не сводил своих глаз с великолепно рисующегося в Пере, над Золотым Рогом, в виду пленной Софии, дворца нашего русского посольства - и светлая мысль носилась далеко в минувшем, погружаясь в таинственную даль грядущего, в котором глубоко сокрыты от нас страдальческие судьбы Востока...
Не знаю, оглашались ли когда Золотой Рог, Босфор и живописные холмы Перы и Стамбула нашей русскою, прямо русскою песнею, которая теперь в своих трогательных звуках отзывалась на них, может быть, невольно наводя на сердце раболепных чтителей Корана грустное предчувствие близкой беды и конечного потрясения высокой их Порты...
Признаюсь, я был сильно растроган, считая песнь эту, по отношению собственно к себе, прощальной песнею моею, потому что ехал на Афон уже с тем, чтобы там уложить мои усталые кости в могилу на вечный сон... Значит, эта песнь, звучавшая сочувствием моим к родине, была как бы жалобною разлучною песнею лебедя.
Да, я оставил моих друзей; не дышать уже мне никогда при них и с ними воздухом родимого Севера, не видать прекрасного неба навеки оставленной отчизны!.. С этими чувствами, в глубоком раздумье внимал я песне «Боже, Царя храни», и втайне от всех сердечно молился о бесценном сердцу русскому Государе Николае и Его России до тех пор, пока не выскочил из легкого каика на дымившийся пароход.
Здесь прощание с г. II., а потом твое письмо снова сблизили меня с Росию, снова воскресили в моей памяти золотое, невозвратимое уже для меня время, когда я дышал для родины, когда мое сердце пламенно билось для друзей моих и для моей родной России!..
От Константинополя до Святой Горы два пути: на пароходе чрез Солунь и на простом судне прямо к Русику. Я избрал себе первый, и 5 марта, в полдень, был уже в Солуне.
Письма святогорца к оглавлению
(Афон. Пещера прп. Косьмы Зографского. )
Иеросхим. Сергий Веснин. Письма святогорца.
1844 г., Афон Русский монастырь
| 
