Представляем новую книгу монаха Симеона Афонского «Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога»


Представляем новую книгу монаха Симеона Афонского «Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога». Это произведение по жанру является автобиографией. Книга обращает на себя внимание полнотой и законченностью. Каждая главка начинаеся и заканчивается молитвой, которая поможет читателю правильно понять текст. Своей искренностью повествование вызывает читателя к сопереживанию и участию, обращает к воспоминаниям и покаянным размышлениям о собственной жизни.

Тем не менее, отнести книгу к мемуарам очень трудно. На самом деле это - учебник человеческой жизни или даже энциклопедия антропологии. Старец Симеон на своем примере раскрывает нелегкий, полный исканий и ошибок, путь души к Богу, свойственный именно нашим современникам, живущим в мире, который отвергает Бога. Многие святые Отцы пытались написать подобный учебник, чтобы показать сложность пути и предостеречь христиан от характерных ошибок. Начиная с известной "Исповеди" блаженного Августина, восхищавшей как его современников, так и христиан на протяжении последующих столетий, и заканчивая «Путем ко Спасению» святителя Феофана Затворника, которым зачитывались благоговейные русские христиане в конце XIX века.

Мы должны признать, что особенную ценность книга Симеона Афонского «Птицы небесные» имеет именно для нас, современников автора. Все мы прошли и проходим те же самые искушения и делаем те же самые ошибки, обусловленные как нашей греховностью, так и неумением правильно расставить ориентиры в своей жизни и современном мире. В этом отношении книга старца Симона является настоящим откровением, лучом света, освящающим нам тернистую тропу к Царствию Небесному, раздвигающим горизонты, открывающим перспективу.

Молодым людям, которые прочитают эту книгу и последуют отческим советам старца, удастся избежать бесчисленых ошибок, падений и разочарований. Нужно лишь довериться опыту старшего наставника. И путь к Богу преобразится из тернистого, полного недоумения и страданий, - в радостный и счастливый.

Книга будет полезна всем нашим современникам, ищущим ответы на сложные вопросы жизни и Бытия. Для них эта энциклопедия станет не много - ни мало рецептом счастья. Именно о том, как стать свободным и счастливым, повествует новая книга. Из этого учебника вы узнаете о духовных законах, соблюдая которые вы минуете ловушки темной силы, и о многочисленных препятствиях, которые ожидают вас на пути к Счастью и подлинному обретению себя.

Не ждите от новой книги чудесного рецепта на все случаи жизни. Это учебник долгой изнурительной борьбы со своими дурными привычками, которые душа допустила в себя в детстве, которым дала возможность укрепиться в юности. Речь идет об учебнике покаяния, где под покаянием нужно подразумевать решимость отринуть все греховные увлечения. Если вы не захотите преодолевая страх научиться мужеству, не устремитесь всеми силами к чистоте, никакие чудеса и молитвы не принесут вам пользы. В этом отношении мы бы назвали книгу старца Симеона учебником трезвости.

Откровение старца ставит читателя перед нелегким выбором: или следовать похотям мира сего и погружаться в страдания, - или же устремиться на борьбу со страстями и определить себя на добровольное душевное мученичество. Автор не оставляет читателю третьего пути, на который полагаются большинство теплохладных христиан: и в миру все попробовать - и в духовной жизни успеть. Мирские желания непременно приводят к страстям, а предел страстей - полное разрушение души и тела. Автор не оставляет нам никаких иллюзий по поводу возможности компромисса с миром. Этим новая книга отличается от большей части современной богословской литературы. Поэтому людей увлеченных миром, "поклонников мертвых идолов земного счастья", как называет старец, она заинтересует только лишь историческим повествованием.

Наконец, в книге содержится много исторического материала. Вам откроется тайна подвижнической жизни, проведенной под руководством выдающегося старца и духовника нашего времени архимандрита Кирилла (Павлова). Вы узнаете о многих подвижниках и угодниках Божиих, с которыми автор встречался и от которых получал уроки духовной брани. Более того, вы научитесь тому, как избежать формализма в общении с Богом, как открыть для себя живое Богообщение. Именно чуткость, живость и чистота души ставятся автором как необходимое условие получения Благодати и обретения непрестанной молитвы.

Книга старца Симеона Афонского поднимает планку духовной жизни на невообразимую  высоту. Но это лучше, чем гоняться за своими мечтами и следовать за "благочестивыми" фантомами собственного ума. Книга не только зовет вдумчивого читателя пуститься в необычный неизведанный путь борьбы с помыслами, но и прямо кричит: "Вперед на подвиги, к рискованным задачам и необычным свершениям! Призвание человека столь велико, что никакие компромиссы невозможны. Для души, отринувшей страх, не существует преград! Услышите, те, кто жив: оставьте мертвецам погребать своих мертвецов, следуйте за Христом! В этом ваше призвание и только в этом вы обретете подлинное счастье!"

 *
Играет ветер сединой,

А седина всегда права.

Дано ей слышать в час ночной

Неизреченные слова.
И я отца всегда пытал:

«Скажи, что понял?

Хоть чуть-чуть...»

А он с улыбкой отвечал:

«Узнаешь сам, когда-нибудь...»

Симеон Афонский

Глава из книги, студенческие годы, лето на Малой Рице:

ВСТРЕЧИ

 Когда мы понимаем, кто мы есть в наших заблуждениях, горе  нам, если Ты, Господи, только справедлив, но Ты милосердный и человеколюбивый, и поэтому сердце живет доверчивой надеждой на Твое милосердие и человеколюбие. Самостоятельна и самодостаточна только истинная любовь во Христе, ибо привязанности никогда не имеют самостоятельного существования. И только тот, кто постиг святую любовь Твою, Боже, способен взирать на светлейший Лик Твой, никогда не насыщаясь этим видением. Нет в чистой любви ни изменения, ни перемены, ибо она живит душу неугасимым и неиссякаемым теплом своей благодати. Привязанности же опутывают душу мраком и холодом, погружая ее в тоску и разочарование.

 Цель развития всего сущего в Господе - чистая любовь, которая  есть полнота блаженств Царства Небесного, и надежда не оставляет без благого плода тех, кто устремляется в самоотверженности и искренности в неведомые просторы Божественной любви. Фе, кто втяжал любовь Твою, Боже, не могут не любить друг друга, поскольку сама эта любовь есть объединение всего во всем, если сердца человеческие жаждут именно ее.

 Перестав упорствовать в достижении эгоистических целей, ошибочно предполагая обрести в них счастье, которое есть не что иное  как умиротворение души, мы находим его там, где не ожидаем- в смиренном подчинении самих себя Божественной воле. Прекрасные дни мелькали за днями, складываясь в месяцы, и мне казалось, что я давно уже живу на малой Рице, и эта жизнь стала неотъемлемой частью моей души. Позднее, на турбазе, мне рассказали краеведы, что неподалеку от озера в начале двадцатого века стоял небольшой монастырь. В лесу сохранились даже фрагменты их монастырской дороги, остатки которой мне удалось отыскать во время прогулок по окрестностям.

 Тихий теплый август незаметно приблизился к завершению. У  перевала по верхушкам буков и грабов запестрели первые охристые пряди осени. По ночам стало холоднее, начались продолжительные дожди. По озеру стлался туман. Палатка стала отсыревать и провисать. Я постоянно подтягивал крепления и придавливал их к земле тяжелыми камнями, пока чрезмерно натянутая ткань не разорвалась в потолке над входом, где образовалась большая дыра, в которую заливал дождь. Меня сильно огорчало, что я испортил выданную напрокат хорошую палатку, и было досадно, что от попадавшего в дыру дождя стал намокать и отсыревать мой ватный спальник.

 Рядом с палаткой мне пришлось по вечерам разжигать костер  и греться у огня. Низко стелющийся по земле дым уже не улетал в сторону, а обволакивал меня удушливым едким облаком, (постоянной промозглой сырости и долгого сидения в промокшем спальнике, однажды меня пронзила резкая боль в пояснице, и она была такой сильной, что я не мог даже пошевельнуться. Боль не отпускала меня около получаса, так что я уже начал отчаиваться. Она причиняла мне продолжительные мучения, словно испытывая мое терпение, и затем постепенно прошла. Но такие приступы стали повторяться все чаще и чаще. Чтобы от пропитанной дождями земли не тянуло сыростью, я натолкал под днище палатки по-больше хвойных лап. Все же постоянная сырость и приступы боли стали меня сильно донимать, приводя в полное отчаяние

 В один из таких дождливых дней к моему пристанищу добра лись насквозь промокшие парень и девушка, по виду молодожены. Извинившись, они попросили разрешения поставить свою палатку  неподалеку от моей, объясняя свою просьбу тем, что им страшно ночевать одним в глухом лесу. Мы вместе поставили палатку и развели костер. Во время беседы выяснилось, что эти простые и скромные супруги - преподаватели Одесской консерватории. Муж был пианистом и участвовал в различных музыкальных конкурсах. От знакомых они узнали об отшельнике на озере и решили прожить две недели рядом с этим любителем уединения.

 Мы быстро подружились и теперь вечерами вместе грелись у костра за горячим чаем, обсуждая различные волновавшие нас вопросы. Между нами возникло полное взаимопонимание. Супруги тонко чувствовали красоту природы и иногда с удовольствием присоединялись к моим пешим прогулкам по окрестностям озера. В один из вечеров, сидя у костра, мы разговорились:

-     А вам, как верующему, какая больше музыка нравится? - спросил пианист.
-    Классика, конечно! - я назвал своих любимых композиторов.
   - А из русской классики кто вам ближе?
   -  Чайковский, безусловно. Еще, может быть, Бородин. Слушал  концерты Рахманинова в филармонии, но, правда, иногда скучал...
   - А Скрябин вам знаком?
   -  Только по фамилии. В отделах музыкальных магазинов мне не  приходилось видеть пластинок с записями его музыки...
   -  Ну, это не удивительно! Там трудно что-либо подыскать стоя щее... А я очень люблю Скрябина. Ему посвящали свои стихи Бальмонт и Пастернак. Я тоже написал стихотворение о музыке Скрябина. Оно не столь удачно, тем не менее, чтобы меньше говорить, хотите, я прочитаю его?

Из этого взволнованного чтения мне запомнилось несколько строк:

Я погружаюсь. Средь клавишей нервной ряби,
Чувствую - это Скрябин.
В нервном рокоте фортепьянного океана
Я постигаю - это нирвана...

Мы помолчали, слушая, как потрескивают в костре смолистые
сосновые ветки.
-    Мне понравилось ваше стихотворение, хотя в нирване я не зна
ток! - проговорил я, нарушив молчание.
-    Тогда постарайтесь по возможности познакомиться с его
музыкой...
Супруга пианиста, смущаясь, сказала:
- Мы еще не пришли к пониманию Христа, но чувствуем что Он где-то совсем рядом... Пока музыка для нас - нечто родни религии.

Прожив рядом со мной две недели, они начали собираться в обратный путь, потому что их отпуск подходил к концу. Эти приветливые и милые люди очень обрадовались, узнав, что я собираюсь навестить в Одессе своего друга и уговорили меня обязательно пожить у них на даче у моря, которая располагалась неподалеку от монастыря. Эта новость вызвала в душе радость - все складывалось как нелья лучше. Мы обменялись адресами, я проводил их по тропе до автобуса на большой Рице. Тепло распрощавшись, они расстались со мной, взаимно утешенные нашей встречей и совместной жизнью на прекрасном и ставшем таким уютным для нас горном озере.

Подошло время и моих сборов. С грустью я прощался с полюбившимся мне уголком Кавказа, не зная, придется ли еще когда-нибудь побывать здесь. Но Бог уже тогда располагал вернуть меня в Абхазию и много раз впоследствии мне пришлось проезжать мимо этих удивительных мест, но жить там уже не довелось. Приехав на турбазу, я со стыдом попросил прощения за испорченную дорогую палатку, ублажив подарками добрую заведующую турбазы, сдал на склад рюкзак и спальник, испросив разрешения временно остановиться в филиале турбазы в Гаграх, где я намеревался разузнать о своем дальнейшем маршруте. В этом чудесном городке Черноморского побережья Абхазии, приютившем меня, я сразу постарался выяснить, где находится церковь, чтобы с нее начать поиски Библии.

Ночью мне приснился необыкновенно яркий сон, который настолько врезался в мою душу, что утром я сразу записал его в виде стихотворения. Мне приснилось, что я нахожусь в храме и ко мне подходит удивительной, строгой красоты женщина с очень добрым лицом, на котором сияли, или, вернее, мерцали и лучились тихим светом кроткой неземной любви прекрасные глаза. Сердце точно знало, что это Божия Матерь, я с огромным волнением и благоговением услышал Ее ласковый нежный голос: "Слушай монахиню..." Я проснулся со слезами на лице, исполненный с головы до ног светлой радости, всей душой ощущая уверенность в том, что сегодня встречусь с чем-то очень хорошим и очень важным в моей жизни. Сразу же, боясь забыть это переживание, я записал его в стихах

 На рассвете родилось мерцание 

Строгих глаз - два светлых откровения,

Возвещая скорое свидание

Для души, возжаждавшей спасения.

 Торопился я по сонным улицам

И молился полудетским лепетом. 

И душа, измученная узница,

Пробуждалась, исполняясь трепетом.

 С вами в здания входил я узкие,

Был я нем и неуклюж, как чудище. 

Возвещенное скрепилось узами,

Замкнут круг, но прошлым или будущим?

 Не без труда отыскал я маленький храм, спрятавшийся среди  вечно зеленых цветущих магнолий, и вошел внутрь. Служба уже заканчивалась и мне удалось протиснуться к священнику через толпу обступивших его прихожанок. Благословив меня, он сказал, что Библии на продажу у него нет, но недавно к нему приезжал его друг, священник из Батуми, вот у него есть лишняя Библия и владелец, возможно, уступит мне свою редкую книгу. Услышав это, я возрадовался всей душой, так как в те времена книги по христианству достать было невозможно, а если они появлялись на черном рынке, то стоили огромных денег.

 В раздумье я вышел на церковный двор и заметил в углу, под  высоким кипарисом, кольцо верующих женщин, тесно кого-то обступивших. Подойдя поближе, я увидел, что женщины окружили престарелую, сухонькую, с добрым лицом монахиню, с любовью отвечающую на их многочисленные вопросы. Она подняла глаза и мир поплыл передо мною. Они излучали что-то такое родное, что я начал плакать, стыдясь своих слез и вытирая их руками. Монахиня взяда меня за руку, перекрестила и четко, строго сказала:

-    Слушай внимательно: на дурное не ходи, делай доброе. А луч
ше иди в монахи, - и спасешься...
 Я молча кивнул головой. Но обступившие нас женщины запротестовали:
-    Молодой человек, ты лучше сделай так: и на земле поживи,
детей заведи, и Богу угоди!

-     Не слушай их, сынок! - строго и непреклонно повторила наставница. - Ищи прежде всего Царство Небесное и иди в монахи, не ищи мирского... Иди к Богу налегке.
 -    Так это же нужно от всей жизни отречься? - ее пожелание поставило меня в тупик.
 - Да какая это жизнь? Вся жизнь - это пока детство длится, а потом мертвые хоронят своих мертвецов... Ты молиться умеешь?
-    Немного умею... - смущенно ответил я.
-    Вот тебе четки, читай "Господи Иисусе Христе, помилуй мя!"

И она, благословив, вручила мне стертые от долгого употребле
ния четки, которые я с благоговением сжал в руке. Помню, еще эта 
благодатная молитвенница рассказала мне, что по происхождению 
она гречанка, долго жила в Киево-Печерской Лавре, а сейчас па
ломничает по святыням Абхазии.
-    Да пребудет с тобой милость Божия, дорогой мой! - попроща
лась она со мной и снова перекрестила меня.

 Здесь женщины заговорили все разом, и я выбрался из толпы.  Весь день я провел под впечатлением этой удивительной встречи и к вечеру всей душой влюбился в эту старенькую монахиню. Хотелось видеть ее доброе лицо, слышать ее ласковый голос и смотреть в ее лучистые молодые глаза. Я кинулся на базар, накупил яблок, слив, абрикосов, кажется, даже арбуз, чтобы утром отблагодарить ее за необыкновенную встречу. Едва дождавшись утра, я приехал в церковь, но службы в этот день не было, а сторож, подозрительно глядя на меня и на мои подарки, сказал, что монахиня уехала в горы. Оставив все покупки оторопевшему сторожу, я с грустью побрел на вокзал, чтобы там разузнать, как добраться до Батуми. Мне посоветовали лететь вертолетом из Адлерского аэропорта - полет займет немного времени и можно вдоволь полюбоваться всем побережьем. Это было решено. Я вернулся в свою комнату на турбазе, упал на кровать и горько разрыдался, глубоко сожалея о том, что больше вряд ли увижусь с полюбившейся мне старушкой-монахиней.

 В Адлерском аэропорту мне удалось взять билет на вертолет, раз  в день вылетавший в 14.00 на Батуми. И вот подо мной поплыли густые леса и села, привольно раскинувшиеся по изумрудно-зеленым холмам. Время от времени за окном вспыхивали и гасли осколками солнца безчисленные реки, текущие к морю с заснеженных вершин. Внезапно фантастически прекрасное строение проплыло за окном вертолета. На склоне лесистой горы возвышалось грандиозное здание золотисто-охристого цвета, возносящего к небу голубые главы, увенчанные крестами. Я не верил своим глазам.  Мне довелось увидеть первый в своей жизни монастырь, - до чего же он был красив и величествен!

    - Что это за здание? - через шум двигателей прокричал я бортпроводнице.
    - Это Ново-Афонский монастырь!
 Неземное видение глубоко запечатлелось в душе и я наказал себе  непременно в нем побывать. Батуми встретил меня парной духотой и густой синевой морской дымки. Наступал мягкий южный вечер. С небольшой сумкой на плече я отправился искать ночлег. Увидев в одном уютном дворике симпатичных старика со старушкой, сидевших на открытой веранде маленького домика, я обратился к ним с вопросом, не пустят ли они меня переночевать?
   -А ты один?
   - Один.
   - А где же твои вещи?
    -Я путешествую.
 Этот ответ почему-то удовлетворил хозяев и за рубль они пред ложили мне маленькую комнату и койку. Утром, расспросив у старичков дорогу, я поспешил в храм. Отстояв службу, стал дожидаться батюшку, представительного грузина, ушедшего переоблачаться в алтарь. Меня окружили женщины:
   - Что ищите, молодой человек?
     -Хочу купить Библию. Меня благословил сюда приехать священник в Гаграх.
   - А вы семинарист?
    - Нет
    - Тогда вам лучше сказать, что вы семинарист, потому что наш батюшка любит семинаристов!
 Я пожал плечами, не зная, что ответить. Наконец, батюшка вы шел из алтаря и, после того как он благословил меня, женщины наперебой начали объяснять ему, что я семинарист, хочу купить Библию и что у меня такое благословение от гагрского батюшки.
  -  А вы в какой семинарии учитесь? - спросил священник.
  -  Я еще не учусь, но хочу поступить в семинарию!
    - А читать на церковно-славянском умеешь?
    - Умею, - ответил я, потому что на первом курсе в университете у нас преподавался старославянский язык.
 Батюшка вынес мне Библию, старого, еще елизаветинского издания и, раскрыв, протянул мне:
-    Читай!
Я бойко прочитал небольшой отрывок.
-    Хорошо, - удовлетворенно сказал священник.
Он назвал какую-то очень умеренную цену, и я вышел с Библией в руках, счастливый и блаженный от радости.

Мои старички жили рядом с морским вокзалом. Оставив в комнате Библию, я поспешил к вокзальным кассам, где стояла огромная очередь за билетами на рейс Батуми-Одесса. Несколько часов пришлось выстоять в очереди, досадуя на тех, кто то и дело с важным видом подходил к кассе. По-видимому, это без очереди брали билеты местные богачи. Наконец я оказался у маленького окошка кассы и, просунув в нее голову, попросил билет в каюту на верхней палубе. Но выяснилось, что остались билеты только на нижнюю палубу.
-    Это что, в трюм? - упавшим голосом спросил я.
-    В трум, в трум... Слушай, берешь билет или не берешь? - по
слышалось из окошка.

Раздумывать было нечего. С билетом пассажира в трюм корабля я выбрался из толпы и вернулся к милым старичкам, чтобы отдохнуть, забрать Библию и свою дорожную сумку. К вечеру огромный белый теплоход уже возвышался над морским вокзалом, который казался маленькой лодкой рядом с белоснежной громадой корабля с названием "Нахимов" (спустя несколько лет он затонул под Новороссийском).

Меня действительно поместили в трюм, в глухую тесную каюту без окон, где стояли три двухъярусные койки. Среди пассажиров в каюте находились и женщины. Удрученный тем, что в таком помещении у меня совершенно не будет возможности молиться, я решил все дневное время проводить наверху, на открытой палубе. На носу теплохода находилась большая бухта толстого корабельного каната, где я облюбовал себе уединенное место. Там я сидел, укрывшись от людей и пробуя молиться по четкам все время нашего плавания, кроме холодньишочей, вынуждавших меня спускаться в трюм, в душную и тесную каюту. Одна из женщин, когда мы случайно остались одни, неожиданно обратилась ко мне:

   - Скажите, молодой человек, вы что, верующий?
  -  А разве это видно? - недоуменно спросил я.
   - Да уж, видно... - усмехнулась она.

По пути наш теплоход заходил в большие порты:Сухуми, Сочи, Новороссийск и Ялту, поэтому плавание продолжалось, кажется, почти неделю. Днем в Одессе я поспешил на поиски моего друга-поэта по его старому адресу, который привел меня в один из больших одесских микрорайонов. На мои звонки из квартиры никто не  выходил, и мне пришлось довольно долго ожидать у подъезда ее хозяев. К вечеру мимо меня прошла пожилая женщина, похожая на учительницу, и внимательно на меня посмотрела. Услышав, как на втором этаже хлопнула та дверь, в которую я звонил, я решил подняться.

Мне открыла дверь та самая женщина, черты лица ее напоминали лицо моего друга. Разузнав в чем дело, она пригласила меня подождать сына в его комнате, сплошь уставленной полками с книгами и пластинками с классической музыкой. Пока она поила меня чаем и расспрашивала о нашей армейской дружбе, пришел и мой поэт, кажется, немного навеселе. Для него было полной неожиданностью, что я помнил его и сумел разыскать. Чрезвычайно обрадовавшись, он предложил мне остаться у них и никуда не хотел отпускать, призвав на помощь свою маму. Поблагодарив их за гостеприимство и сославшись на то, что времени на Одессу у меня мало, я остался у радушных хозяев, признательный за такое великодушие с их стороны, намереваясь долго не задерживаться.

 Стихи мой друг читал также самозабвенно, как и раньше, но, как  и тогда, я опять не понимал сути его стихотворений. Стихи писала и его мама, учительница литературы. Они не печатали своих стихотворений^ писали для себя и своих знакомых. Мой друг, как и я, учился на филологическом факультете, но в Одесском университете. Я показал моим друзьям свои стихи, написанные в горах, кроме стихотворения о монахине. Большинство из них поэт раскритиковал, не находя в них поэзии, а "серебряную дудочку" он прочитал вместе со своей мамой, восторгаясь мелодичностью стиха. Я рассказал о покупке Библии, что очень удивило их, а еще больше по*-разило то, что ради одной книги мне пришлось поехать в Батуми. Поэт пообещал повести меня утром на книжный рынок: "Там тоже попадается разная религиозная литература..."

 Утром мы немного потолкались на подпольном книжном рын ке, где нам предлагали даже Библию, но цена на нее оказалась для меня недоступной. Пользуясь моей неосведомленностью, мне всучили какие-то невразумительные перепечатки "о Боге", как сказал верткийпродавец, ощупывая нас глазами.
-    Если о Боге, то я возьму.. - согласился я.
 Мы приехали е покупками домой и все вместе наачали просматривать купленные книги, которые оказались обыкновенной оккультной макулатурой.

-    Зря деньги потратили! - сокрушался поэт, а его мама за
метила:
- Странный у вас вкус, молодой человек, какой-то мистический.

 Купленные нами книги действительно пришлось выбросить На  следующий день друг повел меня знакомить со своей девушкой студенткой медицинского института. На нашу встречу пришли и другие медики из лаборатории, разрабатывающей новые средства против опухолей. Им всем мой друггкитал свои стихи июни очень понравились собравшимся студентам. С большим сожалением я заметил, что самому поэту местное вино, поставленное на стол для угощения, теперь нравилось больше стихов. К вечеру он уговорил меня посетить Одесский театр оперы и балета, где, заявив изумленной кассирше, что мы моряки, вернувшиеся из дальнего рейса, сумел обеспечить нас двумя контрамарками на оперу "Аида", в которой пел какой-то известный болгарский тенор. Опера и музыка Верди мне очень понравились, а солисты поразили своей необъятной толщиной и несоответствием с обликом героев пьесы, которых они представляли.

 Оставшиеся дела требовали попрощаться с гостеприимными  друзьями-поэтами. Мне еще нужно было разыскать музыкантов, с которыми пришлось коротать бок о бок две недели на малой Рице. В Одессе, судя по их объяснениям, они жили неподалеку от монастыря, где находилась семинария. Она-то и была конечной и главной целью моего приезда в этот приморский город. Тепло попрощавшись с давним товарищем и его мамой, я уехал на поиски моих знакомых. Эти славные люди приняли меня на своей даче гостеприимно и ласково. Разузнав дорогу, я поспешил от них в Одесский монастырь и там, поплутав немного, мне удалось найти семинарию. По поводу поступления меня направили к ректору, который любезно выделил мне несколько минут, рассказав вкратце о правилах приема, под конец благословив для знакомства присмотреться к семинарии и к монастырю.

Но вид розовощеких упитанных парней в монашеских рясах сильно обезкуражил меня, сердце мое упало. Пока еще я никак не мог представить себя среди них: "Нужно самому получше разобраться в Православии!" - сделал я вывод. Именно там во время осмотра святой обители, мне пришла в голову идея перевестись .этой же осенью на дневное отделение филфака, чтобы иметь больше времени для молитвы и чтения духовных книг, а после окончания университета обязательно поступить в семинарию.

Пианист с женой ожидали моего возвращения.

   - Помните, мы говорили о Скрябине? Послушаем пластинку.
   - А что это?
   - "Божественная поэма".
-    С удовольствием!

С первыми звуками этого произведения я понял, что, не услышав этой музыки, что-то в моей душе осталось бы невосполненным. Мелодия проникала в самые ее глубины, заставляя трепетать сердце. Заметив, что "Божественная поэма" произвела на меня сильное впечатление, пианист сел за фортепьяно:
-    "Прелюдия и ноктюрн для левой руки"! - объявил он.
 Тот последний вечер я провел на балконе с четками, долго смотря на опускающееся в море солнце. Даже в самолете прекрасные аккорды еще продолжали звучать в моей душе.

Дома я с порога рассказал встретившим меня радостным родителям о своем посещении семинарии и монастыря и о том, что узнал о правилах поступления на учебу.
-    Хотя эта семинария мне как-то не приглянулась, но к оконча
нию университета, возможно, я узнаю побольше о других семина
риях. - сообщил я. - Думаю, что пока нужно перевестись на днев
ное отделение филфака и жить на стипендию!
Пришлось заодно объявить родителям о своем решении.
-    Главное, что живой вернулся, сынок, и то хорошо! Но как это
 ты один жил в горах, ума не приложу... И это меня пугает больше
всего... - задумчиво проговорила мама. - А с учебой - смотри сам,
как тебе лучше, хотя всегда мечтала о том, чтобы ты учился в семи
нарии... - добавила она.
Отец долго молчал, затем произнес:
-    Знаешь, мать, если он начнет креститься и молиться, с ним
уже ничего не поделаешь...

Милосердный Господь, настигающий нас в наших блужданиях и бегстве в никуда, находящий безчисленные способы обращать сердца наши к Его безграничной любви, продолжал вести меня по безпредельным дорогам жизни, из которых лишь один узкий путь самоотречения и молитвы был заведомо определен для меня Богом еще тогда, когда я ничего не понимал в духовной практике. Именно к ней Он, не торопясь, направлял мое сердце.

Все, что, возникнув, остается простым, - крепнет и приходит к покою. Все, что в своем существовании усложняется, - впадает в хаос и приходит к разрушению. Всякая душа, которая в простоте смиряется пред волей Божией, - обретает совершенный мир и безсмертие. Всякая горделивая душа - обуревается безпокойством и находит гибель в одержимости своим непокоем. Несчастным плач - сладок и утешителен, согрешившим - горек и целителен,гордые не имеют плача, а потому - и утешения. Все, что не есть Бог - нищета и безраздельное нищенство заблудившегося ума. Но если Ты, Боже, утверждаешься в душе, то в великой радости обретает она свое истинное богатство, неистощимое в Твоей Божественной безпредельной неистощимости.

 Симеон Афонский. Обретение молитвы