«Добрым людям – добрый вечер!»
Иеромонах Симон (Безкровный).

Человек святой души. Архимандрит Кирилл (Павлов). Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2019.

Замечательная статья о творчестве иером. Симона (Бескровного) на сайте Издательского совета РПЦ.

Как жить в нашу мутную эпоху и в чем заключается святость?
Вот два главных вопроса, которые рассматриваются в книге иеромонаха Симона (Безкровного) «Человек святой души. Архимандрит Кирилл (Павлов)». Как следует из названия, издание посвящено жизни и трудам почитаемого старца, духовника трех русских Патриархов. Автор больше известен по своему литературному псевдониму – Симеон Афонский. Это его перу принадлежит знаменитый автобиографический роман «Птицы небесные». Так, на страницах небольшой книги, встречаются две монашеских жизни, два сокровенных опыта постижения небесной реальности. И в этом – уникальность издания.

В первой части мы видим путь старца Кирилла Павлова. Сквозь неспешно развивающийся сюжет просвечивает духовная жизнь самого автора. Это проявляется в его личных воспоминаниях, касающихся встреч с архимандритом, а также в особой поэтичности слога. Окружающий мир иеромонах Симон описывает весьма подробно, он помнит мельчайшие детали; ничто не ускользнет от его внимательного взгляда. «Задумчиво возвращаюсь в свою келию. Под ногами качается изумительно красивая узорная тень кленов от высоких желтых фонарей, прячущихся за их кронами. После встречи с батюшкой так хочется молиться – долго, со слезами и поклонами, с тихой радостью и благодарностью…»

Во второй части собраны поучения старца Кирилла. Общий настрой – радостный, светлый. Высказывания при всей краткости звучат емко и афористично. «Вера – это не фантазия ума, вера – это ясное ощущение невидимого Бога, живущего в нашем сердце». Некоторые размышления словно обращены к современному человеку, вынужденному проводить праздничные дни Светлой седмицы дома. «Тот, кто думает спастись только одним хождением в храм Божий и не прилагает для своего спасения никаких духовных трудов, подобен человеку, разглядывающему украшения храма и ничего не видящему вокруг. Но если он удержит свой язык, который любит говорить о других, то Бог не оставит его усилий без награды».

Архимандрит Кирилл представлен в книге как «непередаваемо русский» подвижник. Это идея звучит лейтмотивом и повторяется несколько раз. Неожиданно вспоминается Сергей Есенин – хотя его имя ни разу не упоминается, но провести такую параллель все-таки возможно, вот почему: и один, и другой вышли с просторов Рязанщины. Только Есенин олицетворяет русское начало в поэзии, апогей размаха, удали – трагичной и страстной. А старец Кирилл – русское начало в святости, тишине, просветленной молчаливости и простоте. «В нем словно соединились и просторы Рязанщины, и вековые леса Подмосковья с его высоким небом и церковными куполами, тихость и молчаливая прозрачность рек, прудов и озер с цветущей сиренью и черемухой под окнами домов – то, что мы именуем Родиной, Россией», – пишет иеромонах Симон. И чуть позже вновь замечает: «Этот человек был духовно бесконечно выше и чище всех людей, которых мне приходилось встречать до сих пор. Его тихая улыбка, согревшая мое сердце, была похожа на теплый солнечный луч. Весь он был какой-то непередаваемо русский».

Размышления же о всечеловечности старца возвращают нас к «Пушкинской речи» Достоевского. «Подвиг его всечеловечен. Однако в нем есть чисто русское качество – полное единение с народом. Отсюда та всенародная любовь к нему в России».

Итак, что же требуется для стяжания такого чистого и высокого духа? Особое отношение – и к жизни, и к молитве, которое раскрывается в наглядных сценках.

«Батюшка никогда ни о ком не говорил дурно, от него никто не слышал ни единого слова осуждения. Если ему рассказывали о ком-то, что, мол, такой-то сделал то-то и так-то, то старец иной раз отвечал: “Да, не хорошо…” – и умолкал или же строго останавливал осуждающего».

Или же такой, например, сюжет: «Игумены и игумении, увлеченные строительством, подчас смущались: старец не высказывал одобрения или осуждения подобного направления в монашеской жизни, но весь уходил в полную отрешенность от всего мирского. Его, бывало, водили по стройкам, по различным хозяйствам и коровникам, он безропотно ходил и бесстрастно повторял: “Так, так, отцы и братья! Да, понятно, понятно…” Но никаких похвал не следовало. Потом, как обычно, его угощали на трапезе, старец молчал отрешенно, не участвуя в оживленных беседах о строительстве. Любил неожиданно рассказать какую-нибудь евангельскую притчу о спасении души… Некоторые считали старца “слабаком”, говоря между собой: “Он учит, что людей нужно исправлять добром! Что за ерунда? Людей нужно держать в крепкой узде, чтобы каждый знал свое место!” Но архимандрит Кирилл твердо стоял на своем».

Все эти описания создают живой, зримый образ старца. Ему малоинтересны хозяйственные вопросы и темы, не касающиеся самого главного – спасения души, любви к Богу и ближнему. Он настолько отрешен от житейской суеты, что не отвечает на любые обвинения и наговоры. Как-то раз «некая особа, наученная агентами спецслужб, лукаво и несправедливо оклеветала батюшку, целомудренного монаха, обвиняя его злостно и жестоко, не представляя никаких доказательств. Старец не думал оправдываться… Он не говорит и не делает ничего в тот самый момент, когда имя его подвергают глумлению, пресса вовсю раздувает его вымышленный позор, а ближние сомневаются и недоумевают!» Способствует же обретению такого мирного духа и светлого настроения чтение Священного Писания. Архимандрит Кирилл вспоминал, что к самой вере обратился, когда нес караульную службу в разрушенном Сталинграде в апреле 1943 года и среди развалин дома нашел Евангелие. «Евангелие стало его вторым дыханием. Иеромонах Кирилл находил время прочитать несколько строк из Святого Евангелия даже во время литургии, всегда принося его на службы, а на них молодой священник постоянно приходил первым».

Чем-то образ старца Кирилл, созданный автором, с его теплой улыбкой, «похожей на солнечный луч», напоминает образ преподобного Серафима Саровского, который каждого приходящего ласково называл «Радость моя». Особенно их сходство усиливается ближе к концу жизнеописания. «Целый день в окне светлые облака, они словно застыли в дремлющей морозной синеве. Из слегка приоткрытой форточки – запах свежего, чистого снега. Сильно ослабевший, исхудавший, изможденный долгой болезнью, приговорившей его на все последние годы к постели, отец Кирилл всех, приходящих к нему, пока еще мог, встречал благодатной тихой улыбкой, которая как будто светила людям откуда-то с небес, полная мудрости и света, напоенная нескончаемой любовью. “Добрым людям – добрый вечер!” – мы словно еще слышим его ласковый голос». Одинакова атмосфера любви, доброжелательства и расположенности к ближнему. «На лице у батюшки мы никогда не замечали грусти или уныния. Он всегда был словно окутан атмосферой благодати, любви и скромности».

Основная идея книги, пожалуй, содержится во фразе о том, что «враждебность мира преодолевается только любовью, потому что любовь бесконечна». Цитата вполне в духе дантовской «Божественной комедии», которая завершается словами «Любовь, что движет солнце и светила». Но если круги ада у Данте (будем честными) представлены как-то живописнее и ярче, чем райские сферы – то книга про архимандрита Кирилла (Павлова) приобщает нас к редкой и непростой теме: возможности соприкоснуться с Божественным Откровением уже здесь и сейчас. И такая возможность есть у каждого.

Анастасия Чернова