Прот. Александр Шмеман

(Публикуется впервые)

Какой ты хочешь быть, Россия, - Россией Ксеркса иль Христа?

Сегодня перед всеми нами по-прежнему стоит все тот же сакраментальный и пока еще неразрешенный вопрос: какой ты хочешь быть, Россйя, - Россией Ксеркса иль Христа?

У нас, у русских христиан, есть сейчас две путеводные звезды. Одна — это русские святые и русская святость. Конечно, все святые святы, и я молюсь святому не потому только, что он русский.

Я говорю про русскую святость в ее целом. Святость как некое видение Бога, жизни, мира. Я только намекну на то, что это означает.

Профессор Вейдле писал о греческом храме Святой Софии, что снаружи он не производит никакого особенного впечатления, но входишь в него — и обмираешь от того, что внутри открывается твоему взору. В русской же архитектуре часто присутствует другое — взор сразу должен на чем-то оста­навливаться (есть даже чисто декоративные купола, ко внутреннему убран­ству храма никакого отношения не имеющие). Эта, казалось бы, незначи­тельная деталь многое объясняет. Антоний Великий или Пахомий уходили в какие-то страшные пустыни со скорпионами, а русский святой, хотя и назы­вал место своего уединения пустыней, шел в какую-нибудь благословенную рощицу с березками. Что это такое?..

Есть, есть в русской святости нечто с трудом определимое, но явственное. Оно и в русском почитании Божией Матери, и в почитании святых выражается. Мо­жет быть, это наши иконы (вспомним Серафима, умирающего перед образом Умиления)? Так вот, это—главный наш золотой запас. Его нужно изучать и знать. Не только для того, чтобы раз в год праздновать День всех святых, в земле Рос­сийской просиявших, а потому; что здесь мы находим некий камертон для на­строя всей нашей духовной жизни.

Другая наша путеводная звезда, может быть,- не в духовном, но в душевном, сердечном плане, — это русская культура. И как высшее, наиболее яркое ее про­явление — русская литература.

Русская литература в лучшем, что ею создано, в основной своей тональности очень соответствует всему тому лучшему в русской истории, о чем я говорил. В ней нет гордыни, зато всегда присутствует острое чувство греха и покаяния. Есть в ней настоящая, осуществленная духовная свобода человека, но нет кликуше­ства. Странно даже. В стране, в которой было столько преувеличений и перехлес­тов, в которой мысль металась, как наш великий насмешник Набоков писал, от Канта к Конту, от Гегеля к Шлегелю, — и вдруг русская литература с потрясаю­щей трезвостью, скромностью и любовью. Вот, например, в Пушкине вы не най­дете ни безмерности, ни кликушества, ни апохадиптики. Есть, правда, нацио­нальная гордость, но и та не без меры, а с какой-то даже прохладной отстраненно­стью.

Русской культурой, русской литературой во многом будет мериться наше про­шлое.

вовсе не значит готовить себя к воз­вращению в прошлое. То, что случилось с Россией, было дано ей и нам какужас-ное испытание и одновременно как возможность дм пересмотра всего нашего прошлого и для очищения. Слово «кризис* означает суд. И суд совершился. По­этому всем нам сегодня надо напрячь до предела совесть. Именно совесть…

Голгофа. Соловки

фото Андрея Рычковского