Афонские встречи Петра Севастьянова: ученые архимандриты П.Успенский и А.Капустин
Публикуем фрагмент статьи из журнала "Странник" с небольшими изменениями и дополнениями. - Афон
О том, как высоко ценил Петр Севастьянов помощь архимандрита, свидетельствуют два его письма посланнику АЛ.Озерову.
«Благодарю за награду, которую Вы мне дали [в лице] достойного сочлена Вашей миссии, -писал он 19 сентября в Афины. - На Афоне меня встретили заботы и хлопоты не совсем приятные, у меня оказались 7 сотрудников, принадлежащих к пяти различным нациям, надо было... согласовать их между собою, а между делом ладить с 20 монашествующими, которые смотрели на меня как на обладающего двумя предметами: калифорнийским кошельком и бланками на проезд в Россию за сбором.
Одно утешение в беде я нахожу - отца Антонина, которого и здесь оценили по достоинству. Его пребывание оказало мне большую пользу. Мы объездили 20 монастырей на расстояние 300 верст, и его советы, суждения и замечания останутся лучшим руководством в продолжении работ. С дозволения Вашего, о содействии отца архимандрита буду свидетельствовать перед св.Синодом».
Во втором письме, написанном в канун отъезда о.Антонина, говорится: «С архимандритом расстаюсь с большою горестию, но покоряюсь необходимости присутствия его при Вас, когда Вы на служебном своем поприще постоянно окружены завистью, лукавством и предательством. Здесь я имел случаи лучше узнать греков и чувствую всю тяжесть креста, который Вы несете».
В письме обер-прокурору св.Синода А Л.Толстому, говоря о чрезмерной загруженности П.Успенского работой, Севастьянов добавил: «По счастливому случаю, вместе со мной выехал на Св.гору из Греции о. архимандрит Антонин и остановился в том же скиту Андрея Первозванного, где и я. Мы осмотрели большую часть монастырей, и я постоянно пользуюсь его знаниями и советами при оценке догматического значения византийских древностей».
По приезде домой А.Капустин отправил Севастьянову письмо с благодарностью за «добро и тепло» и просил простить, «если не соответствовал идеалу: меня мир занимает и утешает, и привязывает. Если Бог благословит старостию, может быть, изменюсь некогда к лучшему...»
Они переписывались около года, пока продолжалась экспедиция. Сохранилось десять писем оАнтонина и черновики трех писем Севастьянова. Архимандрит писал, что привык к постоянному обществу Петра Ивановича и теперь разговаривает с его портретом, сообщал о своей лихорадке, которую лечит хинином, о прибытии в Пирей фрегата с английским принцем, намерении профессора Петербургского университета М.СКуторги, эллиниста и археолога, съездить из Афин на Св.гору «доискиваться Ксерксова канала», жаловался на упорное молчание редакции киевского журнала, куда отправил первую статью о Святой горе, извещал о ходе выполнения разнообразных поручений Петра Севастьянова и в свой черед просил выслать то копии византийских актов, то подборку книг из монастырских лавочек для нужд миссии.
Севастьянов писал, что после отъезда оАнтонина были сильные бури с дождями и землетрясение, что железные печи не греют и чадят, все плесневеет, с трех часов уже приходится работать с лампами, внешние топографические и фотографические работы прекратились.
«Клягес кончил снимки Ивера, все прекрасно исполнено, с большим вкусом и чрезвычайно занимательно... Иверцы нам не доброжелательствуют. После вашего отъезда прислали узнать, у меня ли «Беседы Фотия». Я должен был показать книгу, чтобы доказать, что она не в Афинах». Севастьянов просил купить дубленый романовский полушубок, лекарства и химикаты, сетовал на скудное питание (оливки и капуста) и радовался забытому ящику с «гречневыми крупами», беспокоился о занедуживших членах экспедиции: «Кашли, насморки, лихорадочные припадки влияют на моральное состояние, люди приуныли, тоскуют и многие просятся домой на родину... Вот мое состояние», - грустно завершается одно из его писем.
В ответ о.Антонин сочувствует, благодарит за присылку снимков, подтверждает правильность истолкования старославянского слова, высказывает соображения о датировке ряда рукописных книг и резного креста, интересуется ходом работ в Хиландарском монастыре: «Все мне видятся во сне и наяву старые иконы, старые хрисовулы (византийские императорские акты с золотыми печатями. - В.С.), старые книги, из коих к последним получил великое пристрастие. Все видится, что на мне лежит долг разобрать их и оценить...»
Он мечтает поехать вместе с Севастьяновым в Равенну: «У меня с ума нейдут тамошние мозаики - иконы VI века и в таком множестве. Из этих редкостей первой руки на Св.горе, кроме мощей, ничего нет этой эпохи. Полезнее и сподручнее видеть Вам Равенну, чем Синай, к которому Вы, сколь помню, не были равнодушны».
Однако планы совместного путешествия не осуществились. В Равенну позднее Севастьянов съездил один, а с Капустиным приключилась, по его выражению, «неожиданная напасть». Он был оклеветан близкими к нему людьми и болезненно переживал свалившееся на его голову испытание. Архимандрит излил душу в искреннем и горьком письме от 14 февраля 1860 г.
Приведем его, слегка сократив: «Я никогда не обращал внимания на отношение ко мне моих подчиненных, воображая их всегда наилучшими. А между тем уже около года тлела искра вражды в людях, которым я иногда принужден был делать начальнические замечания. В мою бытность на Афоне вражда моих домашних получила характер систематического действования на мою погибель. В течение осени было послано отсюда три или четыре письма в редакцию «Колокола» с самою безбожною клеветою на меня... до того, что сам Искандер не поверил ей. Спасибо ему. Между тем я, ничего не зная, по возвращении в Афины продолжал вести себя по-прежнему простосердечно и дружески ко всем. Но наткнувшись раз на вопиющую нравственную несообразность, допущенную дьяконом церкви нашей, сделал ему келейный выговор. Я наткнулся на главный орган враждебного против меня заговора... Утром 19 января на нескольких улицах появился прибитый к стенам домов пасквиль, обвиняющий меня в самых гнусных пороках. Это безумное и бесстрашное действо проводилось посреди чужого народа, в виду злорадующейся дипломации и враждебных имени православному пропаганд... Петр Иванович, пошлите мне вздох сострадания, человеку совершенно невинному и опозоренному. Вот что такое мы, русские...»
Далее произошло самое неприятное: Герцен все-таки поверил клевете. В номерах «Колокола» от 15 февраля и 15 марта он поместил, не называя, правда, имени, заметки о «неблаговидном поведении афинского архимандрита», который «предается восточным и античным страстям - нам писали об этом четыре раза - а посланник Озеров покровительствует архимандриту и теснит дьякона, находящего православно-несовместными должности послушника и Антиноя» (Антиной - любимец римского императора Адриана. -В.С.). Герцен обращался к министру иностранных дел А.М.Горчакову с запросом о неблаговидности поведения русского духовенства в Афинах.
Зачинщик смуты в русской афинской миссии, по распоряжению посланника, был в феврале отправлен в Константинополь к послу Лобанову-Ростовскому для высылки в духовное ведомство России. Дьякон запросился на Афон, ему отказали, и тогда из Константинополя он сбежал в Англию, к Герцену. «Колокол» известил читателей о прибытии иеродьякона Агапия.
При личном знакомстве Герцен, видимо, засомневался в правдивости гостя, тем более, что из Афин в редакцию «Колокола» пришли два письма в защиту о. Антонина. Одно из них было от профессора Афинского университета П Ромботи. Герцен опубликовал его в газете от 15 апреля. Профессор писал:
«Милостивый государь! Один из немногих в Афинах греков, знающих по-русски, я имел горькую случайность прочесть в №63 от 15 февраля клевету на нашего здесь архимандрита, изумившую всех, знающих его безукоризненную во всех отношениях жизнь. Надобно думать, что писавший Вам о нем потерял рассудок... Мое убеждение в непорочной жизни архимандрита разделяет все афинское общество. Я был свидетелем того негодования, которое произвела в городе попытка опозорить непозоримое. Желаю отечеству нашему как можно больше таких честных, благородных и солидно образованных иереев».
На этом тема была закрыта. Второе письмо в защиту чести архимандрита не было напечатано. Хочется верить, что оно было от Севастьянова, напомнившего Герцену об их недавней встрече. В силу политических обстоятельств письмо не могло быть опубликовано, однако свою роль выполнило. Кстати, материалы архива свидетельствуют, что в 1859-1860 гг. Севастьянов регулярно получал «Колокол» через представителя «Русского общества пароходства и торговли» в Константинополе. Сложными путями газета переправлялась на Афон. Может быть, афинское консульство являлось пересылочным пунктом?
Возможно, не стоило так подробно останавливаться на драматической для А. Капустина истории, но она изменила его дальнейшую судьбу и, кроме того, позволила показать степень распространения «Колокола» и его влияния на круги, казалось бы, весьма отдаленные от Герцена и Огарева как расстоянием, так и мировоззрением.
В письме от 17 апреля огорченный архимандрит сообщил Севастьянову, что МИД России предполагает перевести его в константинопольскую миссию, а тамошнего архимандрита переместить в Афины. Посланника Озерова перевели в Швейцарию.
В Константинополе друзья увиделись снова. Шел сентябрь. Севастьянов отправлял материалы экспедиции в Россию. Они попрощались. Последнее из сохранившихся писем о. Антонина датировано 22 ноября 1860 г. В нем говорится:
«С отъезда Вашего нет о Вас ни слуху, ни духу. Я ждал, что Вы напишете из Равенны или о Равенне. Отъезжая, Вы меня утешали, что мне скоро понравится в Константинополе и я перестану сокрушаться об Афинах - это начинает сбываться. Судя по двум месяцам, прожитым в Царьграде, страхи мои были напрасны... Ваша дружеская рекомендация по-видимому расположила здешнее общество ко мне». В письме упоминается француз, участник недавней экспедиции: «Г-н Леборн открыл свое фотографическое заведение. Сегодня приходил видеться со мной и рад, как дитя, встрече со странным знакомым. О Вас вспоминает чуть не со слезами, равно как и о жизни на Св.горе».
Прощаясь, Капустин и Севастьянов не знали, что жизнь разводит их навсегда. Петр Иванович погрузился в новые поездки по музеям Европы и дела по организации отделения христианских древностей при Румянцевском музее, перемещенном из Петербурга в Москву. Он спешил, сопротивляясь начинающейся чахотке. Архимандрит Антонин спокойно работал, возглавляя русскую церковь при посольстве.
В 1865 г., после ряда конфликтных ситуаций в Иерусалиме, возникла срочная необходимость подыскать замену начальнику русской православной иерусалимской миссии архимандриту Леониду (Кавелину). Лучшей кандидатуры, чем А.Капустин, не было. В этой последней должности он прослужил 29 лет, до конца жизни, считается, что это был самый успешный период в истории русского присутствия в Палестине. Служба главы духовной миссии в Иерусалиме была далеко не простой.
Будучи в сущности церковной организацией, одновременно миссия подчинялась Палестинскому комитету МИД России. По-прежнему очень сложными оставались отношения русской православной церкви с иерусалимским греческим патриархом и представителями западных церквей. Кроме того, в 1882 г. по инициативе российской общественности возникло Православное Палестинское общество. У нового общества были серьезные гуманистические и научные цели: изучение истории, языка и культуры народов Ближнего Востока, организация научных экспедиций, популяризация в России знаний об исторических памятниках и христианских святынях Палестины, а также содействие образованию и духовному просвещению арабского народа. Средства на осуществление своей широкой программы члены общества собирали в России по подписке. На эти деньги приобретались небольшие земельные участки для строительства школ. Русская миссия в Иерусалиме была обязана отчислять Палестинскому обществу на церковно-просветительную работу значительные суммы из своих церковных сборов.
На первых порах архимандриту Антонину пришлось нелегко. Но он сумел урегулировать сложную проблему финансирования активно развивающейся деятельности Палестинского общества. В Палестине, Сирии и Ливане к началу XX века в общей сложности было организовано около ста русских школ для детей из арабских православных семей. В школах обучалось более 5,5 тысяч мальчиков и свыше 6 тысяч девочек. «Медресе москобийе» - так называло местное население эти школы. В 1908 г., сразу после окончания Петербургского университета, на Ближнем Востоке побывал молодой арабист, будущий советский академик и президент Российского Палестинского общества, автор популярной книги «Над арабскими рукописями» (1945) И.Ю.Крачковский. он уделил внимание не только библиотекам, но и школам. В городах (Бейруте, Триполи, Назарете и др.) в школах преподавали русские учителя.
В деревнях учителя-арабы свободно разговаривали с Крачковским на русском языке. Их обучали в двух местных русских семинариях. Ученики тоже говорили с гостем по-русски, но с акцентом. В комнатах учителей Крачковский видел томики сочинений Тургенева и Чехова, комплекты журнала «Нива», сборники «Знание» и даже запрещенную в России литературу. Подводя итоги, он написал: «Велико было значение этих маленьких, часто бедно обставленных школ. Сюда проникали через учительские семинарии великие заветы Пирогова и Ушинского с их высокими идеалами. По своим педагогическим установкам русские школы в Палестине и Сирии часто оказывались выше богато оборудованных учреждений разных западноевропейских или американских миссий. Прикосновение к русской культуре оставляло неизгладимый след на всю жизнь. много интеллигентов и творцов, сказавших свое слово для всего арабского мира, вьнпло из школ Палестинского общества».
После мировой войны работа русских школ постепенно прекратилась. В начале 1920-х годов правительство советской России связывало с деятельностью Палестинского общества некоторые планы, но английские власти, укрепляясь на Ближнем Востоке, воспрепятствовали работе общества.
Итак, Антонин Капустин достойно справлялся с трудностями. «Человек твердый и добрый, насмешливый и печальный, остроумный и скептик, он был к тому же и дипломатом, - писал о нем биограф. - Суть науки христианской дипломатии, по мнению оАнтонина, заключалась не в лавировании и атаке, а в умении удаляться от зла, пропуская мимо ком злобы, глупости и неудовлетворенных самолюбий с изяществом и, по возможности, с улыбкой». Его терпение и труд с годами принесли результаты. Он пользовался в Иерусалиме всеобщим уважением. Даже турецкие стражники отдавали честь о.Антонину, когда он верхом на ослике появлялся возле Яффских ворот. Там, за чертой города, находились так называемые Русские Постройки, предназначенные для паломников из России. В общей сложности здесь и близ Дамасских ворот предшественниками архимандрита было приобретено свыше 18 тысяч квадратных десятин земли (более 80 га).
Главной заботой архимандрита Антонина стало продолжение покупки земли, что отвечало намеченной правительством Александра II программе «иерусалимского дела». Он сумел проявить настоящую деловую хватку. При нем, среди прочих 70 га, был приобретен участок возле древнего дуба Мамврийского, у которого, по библейскому преданию, Аврааму явилась св.Троица в образе прекрасных юношей.
При всей занятости, оторванный от научных центров России, архимандрит не оставил занятий наукой. Мы уже отметили, что его статьи, написанные после афонской экспедиции, выросли в солидную книгу под скромным названием «Заметки поклонника Святой горы» (Киев, 1864). А между тем, готовя к изданию справочник «Собрание рукописей П .И. Севастьянова» (М., 1881), на книгу А. Капустина как на заслуживающий доверия научньш труд постоянно ссылался хранитель рукописей Румянцевского музея А.Е. Викторов.
Без участия оАнтонина в афонской экспедиции было бы невозможно зарубежное научное издание полного реестра греческих и славянских рукописей, фотокопированных Севастьяновым. Реестр был опубликован французским ученым Виктором Ланглуа в составе одного сборника (Париж, 1867), а также отдельным выпуском. В Иерусалиме Капустин завершил обработку собранных еще в период пребьшания в Афинах материалов по церковной археологии, в частности, по эпиграфике. Итогом стала работа «О древних христианских надписях в Афинах» (СПб, 1874). Научный архив священника продолжал расти. Он посетил библиотеки ряда монастырей. Капустин оставался почетным членом Русского археологического общества до конца своих дней. Он умер в 1894 г. и был похоронен в Иерусалиме, в Свято-Вознесенском соборе Елеонской обители.
Наследие ученого изучено пока недостаточно, однако недавно сделан важный шаг для введения в научный оборот его рукописей. Буквально перед сдачей очерка в печать выяснилось, что в 1999 г. в Петербурге, в научном издательстве «Дмитрий Буланин» вышел в свет сборник статей и публикаций под названием «Рукописное наследие русских византинистов в архивах Санкт-Петербурга». В книге представлены результаты обследования личных архивных фондов выдающихся отечественных исследователей греко-византийской археологии, письменности и культуры. В перечне более чем десятка имен первым названо имя архимандрита Антонина Капустина, скромного подвижника науки и церкви.
Странник №3 и 4 2000 г. Начало см. № 3,2000 г. Смирнова В.Б., кандидат исторических наук
См. также:
Русский Афон в записках архимандрита Антонина (Капустина)
Архимандрит Августин (Никитин)
Афонские встречи Петра Севастьянова: ученые архимандриты П.Успенский и А.Капустин - 1 часть
|