О старце Тихоне Русском из Жития прп. Паисия Святогорца, изданного сестрами Суроти
Житие прп. Паисия Святогорца. Суроти 2015.
Кончина батюшки Тихона Первые десять дней сентября отец Паисий прожил не в монастыре, а в келье Честного Креста, которая отстояла от обители на расстоянии двадцати минут пешего пути. Там он ухаживал за батюшкой Тихоном, который с середины августа болел, не вставал с кровати и совсем ничего не ел ― только пил немного воды. Старец Тихон не хотел, чтобы рядом с ним кто-то был: он боялся, что посторонний помощник будет мешать его непрестанной молитве. Однако поняв, что приближается последний день его жизни, старец согласился, чтобы рядом с ним постоянно был отец Паисий.
Накануне своей кончины, 9 сентября, старец Тихон сказал отцу Паисию: «Завтра я умру. Прошу тебя, не спи в эту ночь, чтобы я тебя благословил». После этого старец положил свои освященные руки на голову отца Паисия и, несмотря на то что силы его уже покидали, держал их так три часа. Он благословлял отца Паисия и со слезами целовал его. «Сладкий ты мой Паисий! ― повторял он. ― Мы с тобой будем иметь во веки веков драгоценную любовь. Я теперь буду служить Литургии в раю. А ты отсюда молись. Я буду каждый год приходить и тебя навещать. Если ты останешься жить в этой келье, я буду очень рад. Но пусть, сынок, всё будет так, как хочет Сам Господь». 10 сентября батюшка Тихон скончался. На следующий день он был похоронен в могиле, которую сам давно выкопал во дворе своей кельи. Перед смертью батюшка просил, чтобы останки его не трогали и оставили в могиле до Второго Пришествия.
Через три месяца, в декабре 1968 года, отец Паисий начал наводить порядок в келье Честного Креста, готовясь там поселиться. Он очень устал, разгребая завалы мусора и отмывая грязь ― отец Тихон десятки лет вообще свою келью не чистил и не убирал, заботясь только о чистоте своей души. Преподобный Паисий чувствовал умиление, думая о предельном самоотвержении своего духовного отца. Ничего из того, «что могло бы быть полезным человеку в его земной жизни», он в келье не нашёл. Однако старые вещи батюшки имели для отца Паисия «великую ценность, потому что были освящены его святой жизнью и подвигами».
«И нощь яко день просветится» Однажды поздно вечером, в те дни, когда отец Паисий наводил порядок в келье Честного Креста, он вышел из Ставрони-киты и пошёл в сторону кельи. С собой он нёс тяжёлую сумку, полную разных вещей. В середине пути, незадолго до поворота с большой дороги на тропинку, которая по берегу оврага вела вниз, в сторону Калягры1, отцу Паисию встретился молодой парень с сильно замороченной головой и многими проблемами. Он остановил преподобного и начал ему что-то рассказывать. Темнело, начался дождь, но отец Паисий стоял на дороге и слушал. Через какое-то время наступила уже настоящая ночь, из-за дождя на них не осталось сухой нитки, но парень и не думал останавливаться ― всё говорил и говорил. Фонарика отец Паисий с собой не брал, будучи уверен, что дойдёт до кельи засветло. В какой-то момент он подумал: «Как я найду келью в такой темноте?» Но прерывать молодого человека он не хотел, опасаясь нанести ему душевную травму. Так они простояли до самой полуночи.
Наконец, выговорившись, молодой человек пошёл в одну из келий по соседству, где жил в гостях. А преподобный, кое-как нащупав тропинку к Калягре, стал продвигаться по ней в сторону своей кельи. А тропинка эта настолько узка и неудобна, что даже при дневном свете идти по ней нелегко. Вскоре отец Паисий поскользнулся на мокрой глине и кубарем покатился под откос, прямо в колючие заросли ежевики. Ботинки соскользнули с ног, торба запуталась в колючих ветках, а подрясник задрался и комом собрался вокруг шеи. Темень была такая, что хоть глаз выколи, даже сложно было понять, в какой стороне тропинка. Но преподобный не потерял мирного устроения духа и решил остаться в этих колючих зарослях до утра. «Что ж, начну с повечерия, ― подумал он. ― Потом полунощница, утреня, а там, глядишь, светать начнёт и пойду в келью. Как там сейчас тот бедолага? Не заблудился он, дошёл куда хотел?» Он начал повечерие, прочитал от Трисвятого до «Отче наш». Как только преподобный начал читать «Помилуй мя, Боже...», вокруг него отступила тьма, словно его голова стала светильником. Произошло то, о чём говорится в псалме: и нощь яко день просветится1. Преподобный увидел, где он находится, в какой стороне тропинка, выбрался на неё из колючек, нашёл ботинки и пошёл в келью по тропинке, освещаемой этим сверхъестественным светом. Когда он добрался до кельи и зажёг лампадки, Божественный свет исчез.
Жизнь в келье Честного Креста Через два месяца, в феврале 1969 года, отец Паисий попросил исключить его из членов Духовного собора монастыря Ставроникита и поселился в маленькой и имевшей только самое необходимое келье Честного Креста на Нижней Капсале. Освободившись от административных забот, он чувствовал себя как человек, возвращающийся из далёких странствий к себе на родину― в духовную страну Сладкого Безмолвия. Каливка Честного Креста расположена на пологом безлесом склоне между Капсалой и Калягрой. Места эти безлюдные и тихие. Сама келья и снаружи, и изнутри очень аскетична. Сразу за узенькой и низкой входной дверью ― крохотный коридорчик. По левую руку ― келейный храм, освящённый в честь Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня. Прямо напротив входа ― келья, где жил раньше батюшка Тихон. Там внутри лишь одна кровать и скамеечка. Кровать стоит посредине. Поселившись здесь, преподобный Паисий, чтобы защититься от сквозняков, приделал с обеих сторон кровати две широкие доски, и она стала походить на гроб.
Сам преподобный называл это аскетическое ложе, в головах которого висел Крест и икона Пресвятой Богородицы, «алтарём кельи». Здесь, стоя на коленях, он проводил в молитве часы, отсюда он воспарял к Небу. Однажды, стоя на кровати на коленях и творя молитву Иисусову, преподобный почувствовал, как он, находясь на земле, одновременно потихоньку словно поднимается на небо. Он поднялся высоко и видел вокруг серебристые, редкие облака. Было такое ощущение, словно тело его стало лёгким, как пух. Сердце переполняло небесное радование, «духовная нежность», ― как сам преподобный рассказывал позже. После этого случая он часто повторял слово: «Восхождения, восхождения»', особенно, когда хотел расшевелить кого-то на борьбу, возводящую к добродетели, к восхождениям божественным.
Аскетичной была и та комнатка, которую отец Паисий использовал как архондарик. Вход в неё был не через главную дверь, а со двора. В архондарике стояли два простых топчана из досок, положенных на пни. Покрыты они были старыми одеялами. Когда преподобный оставлял кого-то на ночь ― а случалось это очень редко, ― он поселял гостя там. «Моя калива не такая гостеприимная, как моё сердце», ―говорил преподобный, сожалея, что не имеет возможности предоставить паломникам более комфортные условия. Однако условия для гостей были особенными, ведь они оказывались в месте, освящённом многими божественными событиями, которые случились там как до прихода преподобного, так и при нём. Сами стены каливы были пропитаны горячим подвижническим духом, и потому каждый гость находил здесь «духовный комфорт», утешение как душевное, так и телесное. Когда погода была хорошей, преподобный принимал посетителей во дворе, в тени масличного дерева. Рядом с этим архондариком под открытым небом был каменный резервуар, куда с крыши по желобам собиралась дождевая вода. Эту воду преподобный пил сам и ею поил приходивших. Как-то раз люди, придя к преподобному и увидев, что воды в резервуаре совсем мало, стали отказываться, говоря: «Геронда, Вам же так самому не хватит!» ― «Не хватит так не хватит,― ответил отец Паисий. ― Зато есть повод благодарить Бога за то, что хватало до сих пор. А ещё просить Его о тех, кому не хватает никогда».
В огороде у себя отец Паисий посадил кудрявую капусту и два-три куста помидоров. Когда люди удивлялись, почему он не посадит побольше разных овощей, он пояснял: «Избегаю лишних забот. Иначе времени для молитвы не останется. По той же самой причине и „кулинарного разнообразия" не хочу ― иначе придётся ходить в Кариес за продуктами и тратить много времени на готовку. А сейчас я развёл в очаге огонь, поставил воду, добавил немного риса―и еда готова».
Старинная прокопчённая кастрюлька с ручкой на боку, маленький медный кувшин, пустая консервная банка, две-три металлических миски и кружки ― вот, пожалуй, и всё «движимое имущество» преподобного отца в каливе Честного Креста. Всё это он не принёс с собой, а нашёл среди вещей покойного батюшки Тихона. Ещё своими руками отец Паисий сделал керосиновый примус, на котором в консервной банке кипятил чай. Один человек, увидев это, купил ему красивую турку. Взяв её в руки, преподобный сказал: «Дорогая вещь. Только теперь тебе надо принести мне ещё и гвоздь, чтобы я вбил его в стену ― иначе куда эту турку повесим? Ну и, конечно, чистящее средство, чтобы я ей постоянно бока натирал. Знаешь, а забирай-ка ты её лучше обратно, прямо сейчас».
Вообще преподобный брал что-то в благословение от людей крайне редко, с великим трудом и неохотой. Некоторые посетители тайком оставляли в разных местах каливы деньги для него. Если преподобный обнаруживал пожертвование до их ухода, то немедленно возвращал. Если же люди наотрез отказывались принять деньги обратно, он давал им в благословение иконки своего изделия, причём на гораздо большую сумму, чем оставленная. А если обнаруживал деньги уже после их ухода, то вкладывал купюры в книги, которые давал в благословение студентам. На почте в Кариес он написал заявление с просьбой отправлять все почтовые переводы на его имя обратно отправителям. Но некоторые вкладывали деньги прямо в конверты. Эти деньги преподобный Паисий как можно быстрее старался раздать студентам и беднякам. Как-то раз преподобный получил письмо от одного врача, у которого была больная дочка. Врач знал, что отец Паисий молится о девочке, и в благодарность вложил в конверт 1000 драхм. Как только преподобный взял деньги в руки, он, по его собственным словам, «почувствовал, что они ― тот камень, которым ему стучат по голове». Пока он не отослал эти деньги одному многодетному бедняку, успокоиться не мог. «Молиться за деньги нельзя», ― говорил преподобный.
― Геронда, но на что Вы живёте?―спрашивали некоторые из посетителей. ―Живу прекрасно,―отвечал он. ― Вода бесплатная―это раз. За свет платить не надо ― это два. Звёзды светят, луна светит, денег за свет не берут. Остаётся что? Совсем немного денег на сухари и прочие нужды. Ну уж на это я как-нибудь и рукодельем заработаю.
Единственной настоящей заботой и деланием преподобного отца, как и прежде, были самоконтроль и общение с Богом. Одному человеку, который спросил, как ему живётся на новом месте, преподобный ответил: «Стараюсь исполнять свои монашеские обязанности и избегать людей, которые хотят поболтать и мешают мне разговаривать с Богом. Стараюсь сокрушаться пред Господом, разворачивая перед Ним свитки, исписанные моими грехами и неблагодарностями. Смиренно прошу Его о милости и, славословя, Его благодарю. Познание Бога меня вдохновляет намного больше, чем любое другое знание».
Каждый вечер после захода солнца отец Паисий начинал своё всенощное бдение: сперва какое-то время повторял шёпотом «Боже, милостив буди мне грешному»' а затем долго молился по чёткам и делал поклоны. Обычно он совершал бдение не в келье, а во дворе. Через сук одного масличного дерева преподобный пропустил две верёвочных петли, а когда уставал, продевал в них руки так, что эти петли держали его под мышками, и часы напролёт он молился, стоя на ногах. Пламя божественного рачения, воспламенив его сердце, распространялось по всей груди, и потом уже весь он бывал охвачен этим божественным огнём. Находясь в таком состоянии, необходимости во сне он не чувствовал.
Незадолго до рассвета преподобный спал ― два-три часа. Но если это и был сон, то очень неглубокий, некое состояние между сном и бодрствованием, потому что сердце его бодрствовало. Часто в этом состоянии он лобызал святых и просыпался от звука поцелуя. Бывало, что во сне он чувствовал на своём плече ангела-хранителя и, просыпаясь, немедленно вставал и от благоговения к посетившему его ангелу целовал своё плечо. А однажды преподобный проснулся от того, что ангелы пели славословие: «Слава Тебе, показавшему Свет!»2 Он немедленно поднялся, опустился на колени и замер, слушая это небесное пение. Оно отпечаталось в его уме и сердце, и потом он любил петь великое славословие точно так, как услышал ― иногда вслух, иногда про себя. Днём преподобный помимо духовных занятий и помощи людям занимался и рукоделием. На новом месте он делал деревянные иконки, в основном при помощи тиснения. Несмотря на то что их изготовление требовало немалого труда, большую их часть он выкладывал в ящичек за забором, на котором было написано: «Благословение». Паломники брали эти иконки бесплатно и сколько хотели.
А делал он их так: сначала с огромным трудом он выгравировал на стальных пластинах «обратные», вогнутые изображения икон. Специальных гравёрных инструментов у него не было, и он использовал вместо штихелей заточенные обломки напильников, по которым стучал молотком, выбивая тонкий и изящный рисунок на стальных пластинах. Так получились несколько стальных матриц с разными иконописными сюжетами. Эти матрицы он разогревал на огне и с помощью ручного рычажного пресса прижимал к ним кусочки дерева. На деревянных заготовках отпечатывались священные образы, в которых были видны и самые мельчайшие детали. Эти иконки «благоухали» особенной благодатью. Руки преподобного отца работали, а из сердца и с губ его исходило славословие: «Слава Тебе, Боже». Весь преподобный без остатка стал уже одним молящимся сердцем.
Однажды преподобный, много часов стоя на ногах, молился в келейном храмике Честного Креста. Он совсем не чувствовал усталости, наоборот: чем больше проходило времени, тем легче, невесомее ощущал своё тело. Что-то невыразимое словами наполняло его сладкой силой и неизреченным радо-ванием. Вдруг ему подумалось: «У меня ведь двух рёбер не хватает. Пойду накину свитер, чтобы не простыть. Накину и продолжу молиться, пока молитва идёт». Стоило преподобному принять этот помысел, как у него подкосились ноги и он упал на пол. Понадобилось около четверти часа, чтобы он кое-как смог подняться, доковылять до кельи и прилечь на кровать. Рассказывая потом об этом случае, отец Паисий так объяснял происшедшее: «Один естественный, человеческий помысел мне пришёл ― и погляди, какие у него были последствия! Страшно подумать, что бы со мною было, прими я помысел гордый».
Божественная Литургия в келье Честного Креста совершалась редко. Однако некоторые из иеромонахов, которых преподобный старец приглашал совершить Литургию, духовно менялись под воздействием благоговения преподобного и того, как сердечно пел он в храме. Пение его было сладким и невычурным. Он весь без остатка пребывал в молитве, словно ангел, который предстоит на Небе пред Богом и Его воспевает. Как-то раз один иеромонах, благословляя Чашей из царских врат на возгласе «Всегда, ныне и присно и во веки веков», увидел, что отец Паисий стоит, не касаясь ногами пола. Исполнившись священного трепета и страха, иеромонах попытался разглядеть старца получше, но смотреть в ту сторону было невозможно: даже лица не было видно―настолько сильный Свет исходил от преподобного отца. Иеромонах был вынужден опустить глаза, развернуться и закончить Литургию. А когда он вышел из храма, отец Паисий уже приготовил для него угощение: чай, сухари и маслины. Прощаясь, между делом преподобный обронил: «Рассказывать об этом никому не надо». Сказаны эти слова были так, что иеромонах сразу понял: никаких обсуждений этой темы не подразумевалось.
|