Старец Харалампий Дионисиатский

Монастырь Григориат прошли быстро. Совсем не запомнилось, что мы там осматривали. Потом долго и нудно тащились по уны­лым, удручающего бурого цвета скалам с запыленными и чахлы­ми кустиками, не дающими никакой тени. Воды с собой не взяли, и я совсем охрип. В горле саднило от жажды и пыли. Внизу пле­скалось о скалы море, освежая лишь глаза своей чудесной про­хладной синевой.

- Переночуем в Дионисиате, отец? - прохрипел я. - Отдох­нуть надо.

- Да, отец Симон. Потерпите чуть-чуть, немного осталось, - го­ворил иеродиакон, ловко лавируя впереди меня, спускаясь по узкой обрывистой тропинке. - Там у меня друг есть, монах и хороший ико­нописец Дионисий, чадо игумена старца Харалампия, ученика зна­менитого афонского подвижника - исихаста Иосифа Спилиотиса, или Пещерника. Святой жизни был монах. Мы к нему заглянем по­том на могилку, помолимся. Он в Афонском Новом Скиту в последние годы жил... - рассказывал мне отец Агафодор, когда мы подходили к мо­настырю, расположенному на скалистом обрыве над морем.

- А игумен сам какой, строгий? - осторожно спросил я.

- Ну что вы? Он по характеру совсем как ребенок! Чудный ста­рец... Они всем братством вместе с Иосифом Исихастом крепко подвизались! Сначала жили в самом удаленном скиту святого Ва­силия, а потом в пещере возле скита святой Анны...

Это сообщение меня заинтересовало:

- А со старцем можно будет поговорить?

- Попрошу отца Дионисия, он все устроит...

Такое радостное известие придало мне сил. Иеродиакон какими-то тайными ходами привел меня на кухню, где хозяйни­чал наш иконописец, худощавый монах лет тридцати с тонкими чертами лица, несший заодно послушание монастырского повара. Он гостеприимно усадил нас за стол, принес кофе и сладости. По­глядев на наши потные подрясники, поставил большую бутылку воды из холодильника. Когда мы отдохнули от жары и пришли в себя, я попытался деликатно перевести разговор между моим другом и поваром на старца Харалампия.

- Отец Агафодор, пожалуйста, спроси у монаха Дионисия, - по­просил я иеродиакона, который бойко говорил и шутил по-гречески с иконописцем, - когда можно с Герондой встретиться.

Мой спутник обратился с вопросом отцу Дионисию, потом пере­вел его ответ.

- Сейчас уже вечерня начнется, потом повечерие, потом отбой. Завтра после литургии!

- Спасибо, отец Агафодор! - поблагодарил я, оставив друзей на­слаждаться беседой.

Всю ночную службу я присматривался к игумену: невысоко­го роста, с кустистыми бровями, с очень добрым выражением старческого лица, коренастый и крепкий, он ходил вразвалочку, словно у себя дома. На литургии ко мне подошел старый монах и что-то сказал.

- Что он говорит? - наклонился я к моему переводчику.

- Просит, чтобы вы прочли Символ веры!

От волнения мне показалось, что я забыл все слова. Монахи и игумен смотрели на меня в ожидании.

- Отец Агафодор, подсказывай, если вдруг собьюсь! - попросил я умоляющим шепотом. Выйдя из стасидии и сглатывая от волне­ния комок в горле, прочитал до конца весь текст. «Слава Богу, не сбился!» - Вернувшись в стасидию, я вытер вспотевший лоб.

После литургии мы стояли у кельи старца Харалампия, откуда вскоре вышел седобородый монах внушительного вида, только что исповедовавшийся у игумена.

- Это монастырский отшельник, монах Феоктист! Живет в уеди­ненной келье вверх по ущелью, всегда в затворе. Только иногда на исповедь в монастырь приходит...

Объяснения отца Агафодора прервал монах Дионисий, пригла­сивший нас в келью известного духовника и молитвенника, у ко­торого мы сразу взяли благословение. Я смотрел в его доброе де­ревенское лицо и отдыхал, умиляясь душой. Из-под опущенных уголков его век смотрели молодые, как у юноши, светло-карие гла­за. Небольшая бородка, простая матерчатая скуфья, старенький выцветший подрясник, натруженные крестьянские руки - весь его простой облик был необыкновенно симпатичен.

- Отец Симон, Геронда немного знает по-русски. Он жил когда- то под Краснодаром, где и вы! - негромко сказал иеродиакон, на­клонившись к моему уху.

Старец услышал его слова и просиял:

- Краснодар? Как дела? Хорошо? - И засмеялся. Мне сразу стало легко и спокойно.

- Хорошо, очень хорошо, слава Богу! Евхаристо! - ответил я, по­клонившись. - Спроси у игумена, отец Агафодор, можно ему задать несколько вопросов о молитвенной жизни.

- Эндакси, эндакси! - согласился старец.

- Говорите, батюшка, а я буду переводить... - шепотом подска­зал переводчик.

- По благословению нашего духовного отца, Геронда, мы живем в уединении в лесном скиту на Кавказе... - начал я.

- Кавказ - хорошо! - подтвердил отец Харалампий, услышав знакомые слова, вызвав у нас улыбку. - Краснодар - хорошо! Я жил в Краснодар... - Он продолжал внимательно слушать.

- Поэтому мне очень важно знать, как бороться в уединении с помыслами? - закончил я свой вопрос. Мой друг перевел его Геронде. Старец отвечал по-гречески, а отец Агафодор негромко пе­реводил слово за словом.

- Если бы за тобой охотился убийца на твоем Кавказе, что бы ты сделал? Убежал в лес! Так и ты убегай от мысленного врага глубо­ко в сердце... Тот, кто стяжал благодать, крепко стоит в сердечной глубине, облеченный в броню отречения от всего земного. Для мо­наха в миру нет дорог! Спасайся раньше, чем начнешь погибать.

- Уважаемый Геронда, как разобраться, какой помысел от Бога, а какой от врага?

- Без непрестанной молитвы будешь биться в помыслах, как рыба на горячем песке! Поэтому стяжание такой молитвы есть ос­новная цель монашеской жизни. Но вообще не принимать никаких помыслов - это великая тайна, которую мало кто уразумевает.

- А что такое помыслы, отче?

- Помыслы - это бесы, демоническая энергия. Их логикой по­бедить невозможно, поэтому никогда не вступай с ними в собеседо­вание и не поддавайся их внушению, которым они увлекают за со­бой не имеющую рассуждения невежественную душу в самые без­дны ада. Возражая им, ты лишь на время заставишь их умолкнуть, а затем они нападут на тебя с новой силой, пока не увлекут на грех, сначала мысленный, а потом и телесный. От того, кто носит в себе дурные помыслы, ангелы отбегают, как от ведра с помоями.

- А если противоречить им цитатами из Евангелия?

Старец слегка улыбнулся:

- Это не наша мера, а мера великих подвижников. Никогда не вступай в беседы с помыслами, как я сказал! Всякий помысел, при­носящий в душу сомнения, - от лукавого. В Божественной благо­дати нет никаких сомнений - в чем ей сомневаться? Она видит все как есть. Старайся стяжать благодать - и тогда освободишься от рабства помыслов. Царство Небесное силою берется... (Мф. 11: 12).

- А как же стяжать благодать, отец Харалампий?

- Основа основ молитвенной жизни - целомудрие, что значит целый здоровый ум, отринувший всякую связь с земными вожде­лениями. Только такой ум способен к духовной практике и стяжа­нию благодати. Духовная практика - это счастье! Поэтому прак­тикующий всегда счастлив. Если нет духовной практики - откуда возьмется счастье? Без молитвенного делания нет и духовного рас­суждения. «Чистый ум право смотрит на вещи», - говорил препо­добный Максим Исповедник.

- Мой духовный отец в России дал мне наставление приблизить­ся к началам безстрастия, но пока у меня ничего не получается...

- Это делание самое трудное, но возводящее душу к Боже­ственному созерцанию, что есть великое совершенство и истин­ная духовная жизнь. Сразу этому не научишься. Нужны время и помощь благодати. Хорошо, что у тебя есть духовник: следует искать старца заранее, а не тогда, когда душа чувствует, что ей приходит конец. Послушание духовному отцу приносит смирение и духовное рассуждение. Послушание и есть истинная школа спа­сения, в которой овладевают навыками безстрастия, а учитель - Божественная благодать, передающаяся в Православии от старца к верному послушнику.

- А что с нами совершает благодать, отец игумен? - Мне хоте­лось за эту встречу узнать как можно больше, не представляя, ког­да еще появится следующая возможность.

- В таком молитвенном непрестанном делании преображается все человеческое существо, и прежде всего ум. Многие думают, что непрестанная молитва - это когда человек постоянно молится. Но это еще молитва человеческая, по нашим усилиям совершаемая. Духодвижная молитва, когда сердце пробуждается благодатью и само воссылает Богу моления, - вот что такое непрестанная мо­литва! Когда твой ум полюбит радость пребывания со Христом, он уже не захочет отклоняться от памяти Божией даже на краткое время. А к памяти Божией приводит память смертная. Память смертная отсекает все временное как пустое и преходящее. Так сердце становится чистым.

- Что такое чистое сердце, отче?

- Чистое сердце - это есть духовная свобода, которая состоит в том, что сердце целиком пребывает во Христе, не уклоняясь в чуж­дые Православию учения и догмы. Люди запутаны, сбиты с толку помышлениями, не ведая, что сердце каждого человека есть ма­ленькое солнце Божественной вечности, в котором сияет Христос. Чистое сердце, обретенное раз и навсегда, подобно немерцающей яркой лампаде, ясно светящей в ночи.

Чтобы стяжать такое сердце, никогда не становись привержен­цем безсмысленной деятельности, подобно некоторым неразум­ным монахам. Старайся стяжать великую духовную цель - Христа, пребывающего в тебе самом. Тот, кто постиг Христа, постигает и Царство Его, «пришедшее в силе», - чистую невечернюю обитель света. Это есть состояние безстрастия - совершенство духа челове­ческого в полноте святости. Для того, кто обрел подобное постиже­ние, все является Отцом, Сыном и Святым Духом, Раем, наполнен­ным святыми Ангелами. В этом непостоянстве, называемом нами жизнью, есть одна отрада, которая дает вздохнуть с облегчением, - неизменная Христова любовь, побеждающая даже смерть...

- Простите, Геронда, но заботы и попечения не дают даже пере­дохнуть, чтобы ощутить такую любовь...

На мое замечание отец Харалампий негодующе покачал головой:

- Патерас, вы же иеромонахи! Какие молитвы мы читаем на ли­тургии у Святого Престола? - «Всякое ныне житейское отложим попечение». Житейское - значит, мирское. А это нужно понимать так, что нам следует отложить всякое мирское попечение не только во время Литургии, но и во всех делах нашей жизни! А что означа­ют слова священника: «Горе имеим сердца»? Они означают, пате­рас, что наши сердца должны быть обращены и устремлены к Богу на всяком месте и во всякое время. Вот чему учит нас священная литургия! Делайте так - и вовек не оскудеете в благодати...

Пока я сидел, погрузившись в смысл этих слов, высказанных от­цом Харалампием, иеродиакон решил спросить кое-что и для себя.

- Геронда, а есть судьба у человека?

- Накопленные грехи - вот что люди называют судьбой. Это словно закон хлебороба - что посеял, то и пожнешь... - Старец за­смеялся, найдя удачное слово. - Но это не безоговорочный фаталь­ный закон, который не может быть изменен. То, какие мы есть, - это судьба. А то, какими мы можем стать, - это наша духовная практика. В чем она состоит? В том, чтобы сделать неразлучным ум с сердцем во Христе!

- А как это сделать, Геронда? Тело тоже требует о себе заботы...

Старец удивленно поднял седые взлохмаченные брови:

- Кто заботится больше всего о своем теле? Животные, а также те миряне, которые не имеют духовной цели спасения... «Ум, от­ступивший от Бога, становится или скотоподобным, или демоно­подобным», по словам святителя Григория Паламы. Следи умом за сердцем, чтобы в нем не прерывалась молитва ни днем, ни но­чью. Если для тебя это трудно, разбей сутки на часы молитвенной практики, соблюдай монашеский распорядок, как мы здесь гово­рим, программу. Если нет места для духовной жизни, живи умом во Христе. Если нет места для уединения, уединяйся в своем серд­це. Кто соединяет в себе все это, тот и есть отшельник. Но сколько бы мы ни говорили, действительная жизнь духа невыразима сло­вом. Истина всегда познается только духом благодати...

- Почему так происходит, отче, что даже среди монахов трудно спасаться? Столько скорбей в монастыре, еще больше, чем в ми­ру! - Отец Агафодор, похоже, многое хотел выяснить, долго копя эти вопросы в себе.

- Так, так... Так и есть... - кивал головой игумен. - Некоторые лю­ди, услышав о Христе, стоят перед Ним, отталкивая ближних лок­тями, не желая, чтобы другие пришли к спасению, - все это семена ада! - веско сказал старец. - Обучившись в монастыре послушанию, аще желаешь совершенства, подвизайся в уединении по совету с ду­ховным отцом. Тогда Христос начинает сиять в душе, ум изменяется и просветляется благодатью. Такой человек полностью живет духом в ином мире -духоносном и блаженном мире Царства Божия...

- Отче святый, то, о чем Вы нам говорили, трудно понять умом, а тем более сделать! Что мне практически посоветуете? - спросил мой друг.

- Ты молитву Иисусову читаешь? - в упор задал вопрос отец Харалампий.

- Читаю по четкам.

- Тогда удерживай ум в словах молитвы, этого достаточно.

- А можно переменять слова Иисусовой молитвы? - Иеродиакон высказал свои наболевшие вопросы, спеша не утрудить старца за­тянувшейся беседой.

- Молитву не изменяй, а влагай в нее требуемый смысл в зави­симости от обстоятельств: или покаянный, или благодарственный. И никогда не будь пленником своей головы! Понятно?

- Понятно, Геронда. Благословите! - Отец Агафодор благого­вейно поцеловал руку старца. Я также с уважением приложился к натруженной руке старого монаха, и мы тихонько вышли из его кельи, неся в душах свет духовного рассуждения этого святого про­стеца и выдающегося подвижника.

Симеон Афонский