Послушание до крови. Из жития прп. Паисия Святогорца (изданного в Суроти)

Ох, какие узнаваемые картинки и ситуации! Многие люди мечтают о  монашестве и в таких мечтах проводят жизнь. Эта статья специально для мечтателей. Новое Житие старца Паисия описывает нам подлинное монашество, немного приоткрывает завесу над этой бесплотной жизнью. Каждый монах, нащупавший правильное направление, так или иначе проходит по такому же пути, потому что другого пути просто не существует.

Впрочем, здесь картина неполная, сестры умолчали о зависти от братьев, которая является необходимым пикантным привкусом жизни монаха, без зависити монашеская жизнь - как несоленый суп. Без зависти картинка именно книжная. Со временем мы откроем какой невероятной завистью был окружен Паисий Святогорец на Афоне. Пока еще не время.

Теплохладное и рабочее монашество мы путем не считаем, это не путь, а мука: зависть к смиренным, с которой ничего не сможешь поделать, и которая будет тебя мучить днем и ночью, как чирий, потом будешь доносить на них для пользы дела, а в итоге - инфаркт, инсульт. И обладатель вожделенного афонского пострига, оставив свои особо важные послушания, обретает свои два метра земли. От чего и нас избави Господь! - Афон

В начале лета 1954 года исполнился год пребывания отца Аверкия в Афонском Эсфигмене. Сутками напролёт он то молился в келье, то был на богослужениях в храме, то трудился на разных послушаниях, почти не отдыхая. Целыми днями работая в столярной мастерской, он вечерами носил воду в монастырскую больницу, а потом шёл помогать в архондарик. Там накрывали ужин приезжим иностранцам, но те не торопились его закончить. «Мы,—говорили они,—у себя дома привыкли садиться ужинать не раньше десяти вечера». Поэтому отец Аверкий приходил к себе в келью перед полуночью.

В келье он на четверть часа ложился на койку и клал ноги на её спинку, чтобы они отдохнули от постоянной нагрузки. Потом он снова поднимался, вставал босыми ногами в таз с холодной водой (чтобы не уснуть) и начинал чётки келейного правила с малыми поклонами. Когда он заканчивал келейное правило, начинали звонить к полунощнице. Обычно у отца Аверкия оставалось полчаса-час, чтобы прилечь и поспать. К началу полунощницы он уже стоял в храме, а после окончания Литургии сразу шёл на послушание в столярку. В таком режиме день сменял ночь, за ночью же начинался новый тяжёлый день.

Духовником братии в святогорских общежительных монастырях всегда является игумен обители. Тем не менее во многих общежитиях есть традиция приглашать несколько раз в год духовника извне, чтобы у братии была возможность исповедовать, например, помыслы против игумена или какие-то ещё щепетильные духовные вопросы.

Однажды на утрене отец Аверкий ушёл из храма после шестопсалмия и пошёл в пекарню, потому что накануне вечером ему сказали, что ночью надо месить хлеб. В одиночку просеяв и замесив много муки, он позвал братию формовать хлебы, а когда братия вернулась на службу, один сажал эти хлебы в печь и доставал из неё. Когда он закончил в пекарне, было уже утро, и эконом послал его в монастырский огород собирать бобы. После огорода его отправили на хозяйственный двор за монастырём — тесать кипарисовые брёвна. Вот на этих-то самых брёвнах у него хлынула горлом кровь. В глазах помутилось, он потерял сознание. Слава Богу, что мимо хоздвора проходил один мирянин, который привёл отца Аверкия в чувство и помог ему дойти до монастыря.

Братия, увидев, в каком состоянии находится отец Аверкий, советовали ему лечь в монастырскую больницу, но он по духовной деликатности не хотел обременять больничара и пошёл к себе в келью. На следующее утро он, как обычно, был в храме и читал полунощницу. После службы старец Исидор чуть ли не за рукав тянул его в столярку и кричал: «Ты тут ещё и больным решил притворяться,-чтобы не работать?» Однако ночью у отца Аверкия ещё трижды шла горлом кровь, он еле стоял на ногах.

Игумен благословил срочно положить его в монастырскую больницу. Но и там кровотечения из горла продолжались. Отцы испугались, что у него началась чахотка, и отвезли его в Салоники на рентген грудной клетки. Врачи ужаснулись, увидев, что рёбра у него «торчат в разные стороны», как прутья у смятой корзины. «Перед вами великолепный образчик „поста, бдения и молитвы", коллеги», — сказал рентгенолог. Врачи прописали отцу Аверкию два месяца постельного режима.

Он вернулся в Эсфигмен, и его положили в монастырскую больницу. Там отец Аверкий страдал не столько от болезни, сколько от своей «тонкокожести». Он очень переживал, что ему прислуживал монах, годившийся ему по возрасту в отцы и даже в дедушки.
—Для чего я пришёл в монастырь? — со слезами на глазах спрашивал отец Аверкий. — Чтобы служить другим или чтобы другие служили мне?
—Ну что же ты так убиваешься? — успокаивал его старец Дорофей. — Бог попустил это, чтобы ты поупражнялся в смирении. Лёжа в больнице, тоже можно помогать братии. Молись за них по чёткам, чтобы Бог подавал им силу.

Однако лежать и молиться не удавалось: в больницу приходил старец Исидор и начинал кричать на отца Аверкия: «Да ты здоров, как лошадь! Быстро пошли со мной, надо с горной делянки брёвна возить!» — «Буди благословенно», — отвечал отец Аверкий, не желая расстраивать старца Исидора, поднимался и шёл вместе с ним.

Они поднимались в гору, но как только отец Аверкий нагибался, чтобы спилить сучья на бревне, у него опять начинала идти горлом кровь. Он был вынужден садиться.
Чего расселся-то? — кричал отец Исидор. — Вставай и работай!
Сейчас-сейчас, только вот кровь маленько перестанет, — отвечал отец Аверкий.
—Да, теперь так ты и будешь жить, — пускался в рассуждения отец Исидор.—То пойдёт кровь, то не пойдёт кровь, то перестанет, то не перестанет... Придётся помучиться, пока не помрёшь.
Наступила поздняя осень — время сбора оливок. Отец Аверкий ещё «лежал» в монастырской больнице.

Однажды туда зашёл игумен и спросил его:
—    Ты в состоянии пойти собирать оливки?
—Вашими молитвами я совсем здоров, — ответил отец Аверкий. На рассвете он пошёл в оливковые рощи, которые находились на значительном расстоянии от монастыря.
Когда он дошёл, трудившиеся там братия сказали, что в масличном прессе сломалась большая винтовая ручка, и спросили, сможет ли он вернуться в монастырь и сделать в мастерской новую. «Буди благословенно», — ответил отец Аверкий и вернулся в монастырь. Придя в мастерскую, он выбрал под ручку походящий обрезок дубового бревна со множеством сучьев, взял рубанок и приготовился работать. В эту минуту в столярку зашёл игумен и спросил отца Аверкия повышенным тоном:
—Вся братия оливки собирает! А ты что здесь прохлаждаешься?
—Меня прислали сделать деталь для пресса, — ответил отец Аверкий.
— Не тяни, сынок, не тяни! — сказал игумен. — Сделал деталь и бегом помогать братии на оливки.

Сделать большую и сложную винтовую ручку, тем более из древесины дуба, было делом нелёгким и небыстрым, быстрее, чем за три дня работы, успеть было невозможно. Но об этом отец Аверкий игумену не сказал. «Кто знает,—подумал он,— насколько голова геронды перегружена заботами по управлению монастырём... Обо всём же невозможно помнить». К вечеру того же дня новая ручка для пресса была готова. А отец Аверкий, выжатый до последней капли сил, неделю не мог даже встать с больничной койки.
Через неделю, подняв с койки голову и выглянув в окно монастырской больницы, он увидел, как монастырский привратник «воюет» с большим пнём, безуспешно пытаясь расколоть его топором. Привратник был_ пожилым и больным монахом, измученным постоянными кровотечениями. Он был настолько истощён, что спал, даже не снимая ботинок— не было сил развязывать и завязывать шнурки. Забыв о своей болезни, отец Аверкий побежал вниз, взял у старого брата топор. Помучившись, он расколол злосчастный пень. Кровь из горла снова полилась ручьём.