 |
Благовещенская келья Хиландарского монастыря
Около Кареи знаменитая Благовещенская келья. Построена она в XI веке (около 1200), предположительно св. Саввой. Известна тем, что в начале века там пребывало братство, возглавляемое схимонахом Парфением — учеником знаменитого Хаджи-Георгия, который также некоторое время подвизался в этой келье. О. Парфений (Пётр Константинович Гвоздев) родился 29 июня 1840 года в Петергофе. Двадцати трёх лет поступил в Сергиеву пустынь, оттуда через 7 лет прибыл на Афон. Старец Сергиевой пустыни о. Макарий не пускал своего послушника на Афон. Но через некоторое время он умер, и разрушилась преграда на пути к Афону. Но о. Парфения долго смущала мысль, что он ушёл на Святую Гору без благословения игумена Игнатия (Малышева), настоятеля Троице-Сергиевой пустыни и брата о. Макария.
Но когда он плыл на корабле, то задремал, облокотившись на борт корабля и вот ему в сонном видении явился его старец Макарий. Пётр упал на колени прося прощения, что уехал на Афон без благословения игумена. Старец же ничего не сказал своему послушнику, а только поцеловал его. Это означало, что он простил будущего афонского монаха.

Послушник Пётр прибыл сначала в Руссик и хотел остаться там, но волей Божией старцы не приняли его сразу, а благословили посмотреть другие афонские обители. В это время иеромонах русского монастыря Пантелеймон (Сапожников), оставивший записки, которые легли в основу книги иеромонаха Антония Святогорца «Афонские подвижники благочестия XIX века», по благословению старца Иеронима обходил афонских пустынников. Великий русский старец поручил собрать ему сведения о грузине иеросхимонахе Иларионе, афонском духовнике. В качестве помощника о. Пантелеймон выпросил у молдаванина о. Феофана, живщего на Керашах, его ученика — монаха Виссариона, хорошо говорившего по-гречески и к тому же знакомого со многими здешними старцами. Место ученика о. Феофана и занял на время Пётр. Но вскоре старец узнал, что живущий неподалёку русский монах Макарий тяжело заболел, и отправил Петра к нему в помощь. О. Макарий лежал в постели. Наступило время трапезы. Пётр, прочитав в своей жизни много книг о подвижниках, знал, что многие из них питались обыкновенной травой. Увидев много зелёной травы, незадачливый послушник решил приобщиться подвигам отцов и сварил себе кушанье из травы, которую нарвал около кельи. Но лишь только проглотил он несколько ложек, как перед ним предстало какое-то страшилище. По бесовскому прельщению показалось Петру, что стоит чудище около двери кельи, хотя в действительности это было окно, за которым была пропасть. Испугавшись страшилища, он бросился бежать в «дверь» и, разбив стекла, упал в пропасть. Как он летел, он не помнил, не чувствовал уже ничего. Но удивительно, что он, упав в пропасть, не разбился, а только повредил себе ноги, оставшись на всю жизнь хромым.
Живший высоко на горе русский монах Павел заметил в глубине пропасти лежавшего человека и сказал об этом о. Макарию, который уже недоумевал, куда девался его послушник. Тут они увидели упомянутое варево, и им стало всё понятно. Спустившись в пропасть, они принесли на руках Петра окружным путём к Хаджи-Георгию. Опытный старец дал Петру выпить сразу три стакана оливкового масла, чтобы остановить действие ядовитого зелья. Но больной сильно ослаб. Старец совершил над ним таинство елеосвящения, но улучшения не было. Тогда с разрешения о. Феофана, у которого Пётр был в тот момент послушником, постриг его в великую схиму с именем Парфения. Над ним прочитали отходную, и старец Хаджи-Георгий положил на лицо Парфения «Скоропослушницу», которую взял из своего храма. Великая схима, принятая на Афоне, подразумевает, что тело монаха должна принять святогорская земля. Произошло чудо: схимонах Парфений не умер и через 2 месяца был абсолютно здоров. Икона была передана новому схимонаху, и он до конца своей жизни хранил её и почитал как чудотворную.
Отныне и до самой смерти место схимонаха Парфения здесь, на афонской земле. Не он выбрал себе дорогу, а Сам Господь поставил его на афонскую стезю. Но вот приходит новое искушение: тот, кого впоследствии обвиняли в чрезмерной тяге к келиотской жизни, по извращённому мнению незнавших её, более благополучной в сравнении с пребыванием в киновии, решил переселиться в Пантелеймонов монастырь (потому что там и пение хорошее, еда обильнее и братство русское). Но старец Иероним кратко ответил русскому монаху: «Где постригся, там должен и умереть». И пришлось монаху вернуться обратно к старцу Георгию, у которого было уже большое братство из 40 греков. И он стал единственным русским послушником этого великого старца [ 101 ]. Пришлось выучить греческий язык. Постепенно стали приходить и другие русские, которые искали старцев, подобных о. Георгию. Здесь следует отметить, что в этой келье был самый суровый устав на Афоне. Масло, вино, рыбу, сыр, яйца – здесь не вкушали даже на Пасху. Не обходилось и без искушений: некоторые старцы обвиняли о. Георгия в том, что многие его молодые послушники умирают, не вынося подобного сверхтяжёлого устава.
После смерти Хаджи-Георгия в 1886 году его место занял схимонах Парфений. К тому времени братство Хаджи-Георгия, сменив несколько мест, поселилось в Благовещенской келье около Кареи. Келья была известна своим книгоиздательством и благотворительностью. Раскрываем всем известную книгу «Посмертные вещания преподобного Нила Мироточивого Афонского» и читаем, что издана эта книга Благовещенской кельей старца Парфения на Афоне. Впервые русский читатель увидел эту книгу благодаря афонскому старцу. Жизнеописание старца Хаджи-Георгия было также составлено и издано его учеником Парфением, его можно прочесть в упоминавшейся уже книге иеромонаха Антония. [ 102 ] Кстати, и после смерти старца о. Парфений со своей многочисленной братией держался его устава — самого строгого на Афоне. Большевик Семёнов, посетивший Афонскую Гору до революции, возмущался в своих записках, изданных в России с целью нанести удар по авторитету чтимого в народе святого места, что никто из молодых не может удержаться в келье у о. Парфения, что подобные мучения голодом могут вынести только старики. Как и во многих других афонских кельях, здесь занимались иконописанием, и обитель прославилась своими иконами не только в России, но и за рубежом. Иконы, написанные братией благовещенской обители, можно было встретить и в Берлине, и даже в Америке. Рижский архипастырь в своё время благодарил о. Парфения за иконы, присланные для Задвинской Троицкой церкви.
Благотворительность же о. Парфения стала легендарной. Мало того, что никто из афонских сиромахов и бедняков не уходил без «благословения» — так на Афоне называется такой дар, о. Парфений получал по тридцать писем в день от российских бедняков. «На широком дворе кучка нищих монахов пандахусов, болгар, греков – все ждали милостыни от старца схимонаха Парфения… С особой наивностью, которая бывает только лишь у невинных детей, да чистых сердцем и помыслом людей, он тщетно изыскивает способы накормить и напоить алчущих и жаждущих», — пишет один из посетителей кельи. «Не забывайте бедных и помните, что дающему Господь воздаст вдвое; помните, что мы, бедные келиоты, зависим от всего, от всяких случайностей, а вы человек, пишущий в газетах. Не пишите в них неправды,» — эти слова, сказанные схимонахом при прощании, врезались в память паломнику [ 103 ]. Схимонаха Парфения знали далеко за пределами Афона. Не оставил о. Парфений без внимания даже японскую миссию и отправил в страну восходящего солнца четыре иконы с частицами мощей, за что была получена от святителя Николая письменная благодарность. Некоторые считали, как мы уже знаем, о. Парфения и других келиотов, чуть ли не жуликом, наживавшемся на бедных и тёмных жителях России. Но другого мнения был святой праведный Иоанн Кронштадтский, который «с сердечным приветом прислал при двух письмах о. Парфению 600 р.» [ 104 ]. Значит, о. Иоанн считал, что деньги будут употреблены в должных целях, ведь не стал бы о. Иоанн присылать деньги святотатцам. Многочисленные враги схимонаха Парфения думали по-другому. «Но печаль о благополучии ближнего – зависть — стала подтачивать сердца благочестивых почитателей иноческого жития, посылалась наглая клевета на о. Парфения, якобы он сборами по России набивает себе карманы, и смиреннаго, ревностнаго подвижника о. Парфения публично назвали недобросовестным настоятелем, запретив посылать на его имя жертвы» [ 105 ]. Бог им судья.
Мало кто знает о другой стороне деятельности русских келиотов: просветительской и миссионерской. Как истинные русские монахи о. Парфений и его сподвижники немало потрудились на ниве евангельской проповеди [ 106 ]. В Благовещенской келье были два монаха — отец и сын, по рождению татары. И о. Парфений разглядел в младшем из них, Иоакиме Красильникове, ревность по Бозе и отправил его в Палестину для изучения арабского языка, чтобы сделать его миссионером среди арабских народов. Но Господь распорядился несколько иначе. Иоаким поступил на Казанские миссионерские курсы и остался в России для проповеди среди своего народа. Скоро иеромонахом Иоанном (таково было его монашеское имя) был организован крещенно-татарский скит в пределах Казанской епархии. О. Иоанну было суждено немало потрудиться для просвещения татар. Не нужно говорить о тесной связи проповедника со своим афонским старцем. Так, усилиями о. Парфения было напечатано 20 тысяч экземпляров брошюр религиозного содержания на татарском языке. Православное братство св. равноапостольного князя Владимира в Берлине избрало схимонаха Парфения своим почётным членом.
В начале 20 столетия о. Парфений начал постройку ещё одного храма — во имя Воскресения Христова. Но близился уже упадок русского монашества на Афоне. В келье были свои святыни и достопримечательности: чудотворная икона “Скоропослушница” и частицы мощей, а также Святое Евангелие — дар Государыни Марии Александровны.
Сейчас Благовещенская келья стала подворьем сербского монастыря Хиландарь. Большое здание, в котором легко бы разместились все нынешние монахи сербы, недавно отреставрировано.
В заключение приведём слова из описания Благовещенской кельи, изданного в 1901 году, сказанные одним знатоком монашеской жизни, которые с уверенностью можно отнести и ко всем русским афонским кельям.
“Много раз пришлось побывать мне на Святой Горе, — я хорошо ознакомился с тамошними монастырями, ознакомился с их уставами, внутренними порядками, и образом жизни их братии. не раз мне приходилось проводить несколько дней, а иногда даже и недель в монастырях этих, причём я, конечно, не мог не отдать справедливости их строгому уставу, труднической жизни их братии и благолепию совершаемого в них богослужения. Однако я должен сознаться, что душа моя жаждала чего-то иного: слишком большое многолюдство, неизбежное при этом оживление, — всё это заставило меня подумать о более тихой жизни, которая дала бы мне возможность отрешиться от всего житейского и стать лицом к лицу с природой и ея Божественным Строителем.
Под влиянием такого настроения я невольно обратил внимание на более мелкие обители, известные на Афоне под именем келий. на расспросы мои относительно этого предмета, все монахи, к которым я обращался, как бы сговорясь, указывали мне на настоятеля, или по- афонски, старца келии Благовещения Пр. Богородицы — о. Парфения, говоря что там найду я тишину и спокойствие и увижу в братии образец исполнения христианских обязанностей.”

|