Порфирий Кавсокаливит (Баирактарис)

Автобиография

Из-за моей великой ревности я не раз забывался но старец у меня был в глубине сердца!

Из-за моей великой ревности я не раз забывался, - рассказывал старец Порфирий. - Ревность приводила меня к крайностям. И подвиги я совершал без благословения. Но это эгоизм. Вот я приведу вам один пример. Послушайте.

Как-то раз, старцы на целый день ушли на работу, а меня ос­тавили на келий одного. Я занимался рукоделием. На­шим рукоделием, как я уже вам говорил, была резьба по дереву. Однако они не открыли мне еще все секре­ты этой работы до конца. Может быть, боялись, что уйду.

И вот однажды я взял хорошее белое дерево и набросал на него рисунок. Я вырезал черного дрозда, очень красивого, в движении, с отведенными назад крылья­ми, клюющего гроздь винограда. Гроздь свисала с ло­зы, на которой было два-три листа. Клюв у дрозда был внизу. Вышло очень красиво. По дереву я прошелся наждачной бумагой. Когда мои старцы вернулись, я по­ложил им поклон. Взял свою деревяшку и говорю отцу Иоанникию:

—   Смотри, что я сделал!

Как только он увидел мою работу, выпучил глаза и начал кричать:

—   Кто тебе сказал это сделать? Ты спросил кого-нибудь?

Он взял у меня деревяшку, бросил ее на землю и разбил на множество кусочков.

—   А ну-ка иди-ка быстро и скажи старцу, — говорит он мне

мне.

Я очень расстроился и попросил прощения. Я не думал, что огорчу их.

—   Почему ты что-то делаешь без спроса? Иди быстро к старцу, покажи обломки и исповедуйся.

Я тут же пришел к старцу и показал ему обломки. Он мне говорит:

—   Детка, не нужно было этого делать. Без благо­словения не бывает ничего хорошего. Так ты можешь впасть в прелесть и потерять благодать Божию.

Я сделал поклон, в простоте и бесстрастии попро­сив прощения. Нарекание меня не только не огорчило. Но про себя я даже говорил: «Мои старцы должны об­ращаться со мной строже, должны меня наказывать».

Однако в другой раз я сознательно сделал непо­слушание. Как-то старцы уходили на работу, и «стар­ший» старец мне говорит:

—   Видишь там наверху, на полке, книгу? Не тро­гай ее, не надо, ты еще маленький. Потом, когда ста­нешь лучше, более смиренным, то прочтешь ее.

Это для меня было законом. Я даже не смотрел ту­да. Но однажды, когда старцы ушли в Керасью, меня разобрало любопытство. Я подошел, встал напротив полки и долго смотрел на нее. Книга была высоко. Я, маленький, не мог до нее достать и размышлял, как

лучше это сделать, все ходил кругом, ходил...

-  «Да ладно, — решил я, — хотя бы гляну, о чем она».

 Тогда я по­ставил скамейку, поднялся на нее, достал книгу и спус­тился вниз. Каково же было мое разочарование! Буквы были все спутаны, как будто она была написана на ино­странном языке. Она был написана от руки. Большая книга, очень большая, толстая. Я не мог понять эти ста­рые словечки: «чрез», «бо» и тому подобные, потом уже их выучил. И буквы были особенные... Какая-то «сигма», какая-то...

Как бы вам объяснить, какая она была! Это была рукопись. Книга преподобного Симео­на Нового Богослова. Но книга очень большая, с тол­стыми листами. Она была очень тяжелая, весила много килограммов. Я не смог читать ее и положил снова на­верх.

Но после этого на меня напали печаль, смущение, скорбь. Не шла ни работа, ни молитва. Ничего. Рань­ше, когда старцев не было, я ходил в церковь, приходил в умиление. К тому же у меня был прекрасный голос, поэтому я пел. Пел тропари, как бы причитал. Это бы­ло похоже на рыдание. Они были умилительными, нра­вились мне и глубоко меня затрагивали. Но в этот раз после преслушания я не пошел в церковь.

Вышел нару­жу, сел на отмостку и с печалью стал смотреть на Эгей­ское море. Сидел и смотрел на море. Мне даже не хо­телось говорить: Господи Иисусе Христе. Ох, вы ме­ня понимаете? Полное уныние. Я даже не пошел в цер­ковь, не произносил: Господи Иисусе Христе. На ме­ня напала тоска, Я верил в Бога, но не хотел преступать заповеди старцев. Бога я ощущал, но не хотел огорчать и человека. Я не хотел быть причиной печали кого-ни­будь. Но что делать! Ох...

Итак, вечером пришли старцы. Что мне, бедному, делать? Решил им все рассказать, но не смог. Пошел в церковь лишь потому, что должен был идти со старца­ми. Прочитали вечерню, прочитали повечерие. Я не сказал им ничего.

Поднялся в комнату, наверх, комнаты мы называли «кавья». Не стал ни по­клоны делать, ни правила совершать, ни молиться по четкам.

Я лег на постель и представил, как я буду ле­жать в гробу, когда умру. И меня охватила еще боль­шая печаль. Утром зазвонил колокольчик. Мы спусти­лись, я читал во время службы, мы закончили утреню, после отпуста вышли наружу. Ушли из церкви, чтобы пойти в трапезную. Больше я не мог терпеть. Я потя­нул за рукав старца, «старшего», духовника, и говорю ему:

—    Геронда, можно тебя на минутку?

Он тут же повернулся, мы снова пошли в церковь, и я сказал ему:

—      Я расстроен... Я совершил преслушание. Ты ска­зал, чтобы я не прикасался к той книге, а я ее посмот­рел и с тех пор не могу найти покоя. Не могу ни молить­ся, ни совершать свое правило, ни делать поклоны.

—      Детка мое, разве я не говорил тебе? Почему ты это сделал?

—      Геронда, прости меня. Это было искушение, и я в большом унынии. Прости меня, и по твоим молитвам я впредь буду внимателен и не ослушаюсь.

Он прочитал надо мной молитву. И вы представляете?! - Все тут же ушло!

У меня было одно качество: лишь только я исповедался старцу, то, слава Богу, все у меня тотчас проходило. И каждый раз после исповеди меня посе­щала великая радость и я с особым усердием предавал­ся молитве. Я верил, что сказанное на исповеди сказа­но Богу, что я снова с Богом. Как явственно я ощущал это внутри себя.

Это трудно представить! А теперь я вижу, как некоторые говорят:

- «Смотри, чтобы об этом не узнал старец!»

Понимаете?.. А у нас старец был в глубине сердца, - вздыхал старец Порфирий.

Я сильно любил своих старцев, хотя в то время все послушники любили своих старцев. После Бога первым был старец. Если ты совершал что-нибудь против его воли, то из-за преслушания не мог ни причащаться, ни делать что-либо иное…